И.Н.Пятницкая «Общая и частная наркология. Руководство для врачей»

Часть V  ЭТИОЛОГИЯ И ПАТОГЕНЕЗ НАРКОМАНИЙ

Попытки понять, почему люди употребляют одурманивающие вещества, приводят себя в состояние опьянения, предпринимались с тех пор, как это явление возникло в обществе, когда от санкционированного общественными нормами сакрального, ритуального, как правило, коллективного, а также лечебного употребления отдельные люди перешли на наркотические средства по собственному разумению. Столетия такое отклоняющееся поведение, как любая форма неподчинения правилам, оценивалось с моралистических позиций. Лишь в XIX в. мы находим объяснения с позиций научного знания. Здесь выделяются два направления — социологическое в соответствии с развитием политических и экономических наук и биологическое в соответствии с успехами науки о живой природе. До настоящего времени эти направления, обогащаясь опытом и знаниями следующих поколений, имеют своих сторонников. С начала века успешно развиваются психологические концепции со своими суждениями о деви-антном поведении.

12.1. Социологические объяснения наркоманий

Влияние средовых факторов на макросоциальном и микросоциальном уровне достаточно наглядно. Как отмечалось в части I, общественные катаклизмы, войны влекут за собой вспышки злоупотребления. Наркотизмом поражаются определенные группы населения, в частности преступники, богема, десоциализированная среда люмпенов и, напротив, среда беззаботных, не занимающихся делом и обеспеченных. Социальное влияние, опосредованное через «моду», предопределяет эпидемический характер распространения наркомании. Мы

410

видим, как социальное влияние, опосредованное через моральные нормы, религиозные воззрения и навыки культуры, традиции, отражается, например, в преобладании мужского алкоголизма над женским, в отсутствии или малой распространенности алкоголизма в некоторых религиозных группах и у некоторых народностей. Эпидемиология наркотизма также показывает влияние внешних факторов, среды: алкоголизм более распространен в странах, где производят много алкогольных напитков, опиомания и гашишизм — в странах с традиционным выращиванием мака и конопли (Ближний Восток, Северная Африка, Юго-Восточная Азия и пр.).

Роль социальных факторов прослеживается там, где строг общественный контроль, в частности религиозный (в ряде штатов США, например в Юте), профессиональный. И напротив, распространенность наркотизации в определенной профессиональной среде, например шоу-бизнесе, медицинской, также подтверждает значение социальных факторов, условий.

Отечественная социология [Левин Б. М., Рыбакова Л. Н., 1988; Позднякова М. Е., 1988, и др.] исследует те стороны жизни, которые усиливают, способствуют развитию наркомании в обществе, ищет регуляторы индивидуальной деятельности, видоизменяющей злоупотребление. Употребление наркотиков, как полагает Л. Н. Рыбакова, должно рассматриваться как значимая и целесообразная деятельность определенной части членов общества: в чем эта цель, как она соотносится с целями других групп людей в обществе, как она связана с целями общества в целом? Социологический подход к проблеме наркомании должен учитывать стадии развития этого социального феномена, его нормативной структуры на распространение наркотиков.

Наркомания изучается как социальное отклонение не через изначальные психические отклонения, послужившие причиной обращения к наркотикам, а через нежелательные отклонения в условиях взаимодействия индивидуумов в обществе, в реализации ими своих ролей, своего потенциала, т. е. тех особенностей жизнедеятельности людей, которые регулируются обществом. Наркомания рассматривается как результат неэффективности социальной сферы с точки зрения определенных типов индивидуального образа жизни. Социологический подход к наркомании позволяет выявить дисфункциональные Особенности в образе жизни индивидуумов и групп и разработать меры противодействия этому отклонению, а не признавать наркоманию в какой-то мере неизбежным злом.

Социологи приходят к выводу, что наркотизация — одно из проявлений ухода, изоляции индивидуума от общества. Но нельзя не принимать во внимание, что этот эскапизм относителен: уход осуществляется вместе с группой, внутри группы;

411

и знакомство, и начальные этапы злоупотребления, как мы видели, коллективны. Следовательно, и социологический анализ должен рассматривать явление на уровне индивидуума и на уровне микрогрупп. Без этого оценка социальных и внешних факторов, определяющих распространенность и форму наркотизма, все-таки не дает в полной мере возможности объяснить его причину. Как показывают этнографические, археологические и исторические данные, не было цивилизации, не было общественно-экономических формаций, когда не знали бы того или иного вида злоупотребления. Даже на стадии первобытных общин существовал обычай периодической коллективной наркотизации. Необходимость искать взаимодействие и взаимовлияние на уровне «микрогруппа — общество» перед нашими глазами: это не только групповая наркотизация подростков, но и всем известное пьянство цехами, сменами, гаражами, дворами и неформальными обществами.

К социальным моментам следует отнести уровень распространенности наркотизма в обществе, моду, способ времяпрепровождения в компании с пробованием наркотиков. С такой точки зрения объясним и молодежный наркотизм — мода захватывает в первую очередь, а иногда и исключительно молодежь. Это формирует у молодежи «наркоманическое поведение» (А. Е. Личко). На фоне наркоманического поведения и оказываются возможными отдельные вспышки злоупотребления теми или иными одурманивающими веществами, как мы видим сейчас на примере ЛНДВ. В связи с этим выделяемый Г. А. Небогатиковым (1988) фактор риска — хорошая осведомленность о наркотиках — является не столько индивидуальным, сколько социальным показателем. Мода, широкое распространение создают не только «наркоманическое поведение» — мотивационную установку. Образуется стиль, образ жизни, когда наркотизация становится обязательной, создается наркотический климат.

По данным М. Е. Поздняковой (1988), московские потребители наркотиков среди металлистов составляют 77 %, панков — 67 %, хиппи — 57 %, рокеров — 41 %, брейкеров — 40 %. Сходные данные, характеризующие неформальные молодежные группы, приводят В. С. Битенский и соавт. (1989). Путем приобщения к наркотизму оказывается вхождение в некоторые неформальные молодежные группы, наблюдение за наркотизацией, стремление идентифицировать себя с этой субкультурой.

В молодежной культуре наркотики часто рассматриваются как социальная функция, действие. Так, для хиппи потребление наркотиков — ритуал, реализация своей философии жизни: наркотики — символ, сближающий группу и отделяющий ее от остального общества. Группы «готов», «панки» использу-

412

ют наркотики как символ отрицания общественных норм и даже как средство самоотрицания, стремление к разрушению, в том числе себя, сходное с членовредительством — прокалыванием частей тела (пирсинг), отказом от мытья, стрижки и т. д. Другими словами, здесь видятся извращенная, с общепринятой точки зрения, социализация, вхождение в особое общество с усвоением соответствующих обществу норм. При этом знание пагубных последствий не останавливает подростков от злоупотребления. Общественность бывает удовлетворена, когда подростки в школьном классе дружно и заученно признают вред наркотиков для здоровья. К сожалению, это значит, что просвещение здесь проводится, но не говорит о КПД этого просвещения — за стенами класса у подростков своя жизнь. Так, И. Г. Ураков и соавт. (1989) отметили, что среди подростков, выразивших отрицательное и резко отрицательное отношение к наркотикам, 10,1 % признались в их употреблении. В другом исследовании аналогичной возрастной группы подростков, знающих о вреде наркотиков, эти авторы установили потребление наркотиков только на основании опроса в 20—22 % случаев.

Наблюдения в формальных группах (классы школы, ПТУ и пр.) показывают как бы естественное расслоение, выделение меньших сообществ, происходящее, казалось, инстинктивно. Используя различные критерии, можно говорить о сообществах, разделенных по имущественному, культурному, интеллектуальному признаку, по интересам. Но видимые симпатии и антипатии имеют более сложный, не всегда нам ясный генез. Н. А. Сирота (1987) показала, что угрожаемые в отношении наркотизации подростки (как и подростки-наркоманы) отличаются от здоровых нарушенным нормативным эталоном восприятия и понимания окружающих. В отличие от наркоманов они не склонны к отрицательным оценкам, но их оценки окружающих, родителей, себя неустойчивы, не содержат определенной прогностической информации, они затрудняются в выборе референтной группы общения. Тем не менее группы общения формируются и, как показывает однотипность их поведения, не случайно. Поскольку под влияние моды попадают не все, не всегда случайно люди оказываются в той или иной социальной группе, поиск причин ведется в постоянном непосредственном окружении тех, кто начинает злоупотребление.

Ранее причину злоупотребления видели в злоупотреблении старших. Выделялся лежащий на поверхности подражательный мотив. «Пьяницы порождают пьяниц». «Родители, использующие легальные наркотики (табак, алкоголь), растят детей, которые будут использовать наркотики нелегальные». Эти яркие фразы, пригодные для профилактической работы, уводят нас от понимания истоков наркотизма. Хотя факты очевидны: дети употребляющих наркотики родителей зло-

413

употребляют психоактивными веществами чаще, чем их сверстники. Однако подобные факты могут использоваться и для понимания роли среды, и для утверждения роли наследственности. Специальные исследования показывают, что в современном мире дети раньше уходят из-под влияния взрослых, а сверстники оказывают влияние все в большей степени. Чем ниже социально-демографические характеристики семьи, тем скорее дети оказываются вне сферы ее воздействия, во всяком случае воспитательного. Вместе с тем влияние родителей и сверстников различаются качественно. Известно, что дети усваивают от родителей жизненные ценности, цель и перспективы. Неблагополучная семья означает отсутствие или искажение у подростков этих жизненных ориентиров. Без значимых, поощряемых обществом ориентиров подросток оказывается во власти сиюминутных впечатлений и интересов, в том числе моды. Но именно от сверстников усваиваются стиль жизни, манеры поведения, поэтому для начала наркотизации большее значение имеет злоупотребление сверстников, чем родителей. Чем распространеннее в обществе наркотизм, тем легче он вербует таких подростков.

Исследования микросредовых влияний на приобщение к наркотикам и на развитие злоупотребления многочисленны. Особое внимание уделяется кровной семье, поскольку наркотизация начинается в годы жизни в семье родителей; семья остается важнейшим фактором социализации ребенка. В работе Н. Steinhausen и соавт. (1987) показано, что неполная семья патогенна. У детей с единственным родителем обнаруживаются трудности общения; неправильное поведение часто характерно для детей, чьи матери одиноки, в семьях низкого социально-экономического статуса, низкой культуры, растущих без внимания и заботы. В 60-х годах XX в. V. D. Pisani сформулировал понятия «семейный дефицит» и «недостаточность социальных стимулов» (что в последующем не совсем точно стали обозначать как «социальная депривация») как причину наркотизации при взрослении. Роль социальной депривации, к сожалению, обычно сужается, в ней видится лишь причина отсталости развития (главным образом интеллектуального). В целом известно, что риск наркотизации высок в будущем для детей, происходящих из семей со множеством жизненных проблем, замеченных в непослушании, мелком воровстве, плохой успеваемости. Обращено внимание не только на «хронические неполадки», но и на нарушение иерархической структуры даже в полной семье, неспособность избегать и разрешать конфликты, «секретность» друг от друга, на изоляцию семьи от окружающих. Это дети, в семьях которых отношения посредственные и плохие, дети, нарушающие дисциплину, с безразличным или отрицательным отношением к труду, асоциальным поведением.

414

12.2. Биологическая оценка семьи и индивида

Все приведенные выше точки зрения высказывались многими специалистами еще в последней четверти минувшего столетия. По существу они остаются в границах современной политической, социально-экономической парадигмы. Но семья, характеризуемая социодемографическими критериями, одновременно требует и медико-социальных, а иногда и чисто биологических оценок. На наш взгляд, сейчас это более перспективно, если принять во внимание общебиологические меняющиеся характеристики населения. Так, драки в семье, избиение детей и жены, низкий материальный уровень, многодетность, невнимание к детям, социальная изоляция могут означать патологические реакции, расстройства поведения, психопатологическую отягощенность взрослых и, следовательно, потомства.

Тяжелые микросоциальные условия влекут сугубо биологические последствия — соматопсихические нарушения, стресс и недостаточную адаптацию, нарушение контактов с окружающими как из-за агрессивности, так и из-за робости, боязливости. У избиваемых детей отмечены высокая агрессивность, разрушительное поведение, низкий самоконтроль и слабость познавательных, интеллектуальных функций. У наркотизирующихся подростков в семьях родителей найдены физическое насилие над детьми, между детьми, между родителями, между всеми членами семьи, изнасилование. У детей, даже наблюдающих драки в семье, обнаружена в сравнении с контролем высокая частота переживаний одиночества, пустоты, ненужности. У них легко возникают зависть, подавленность, беспокойство, они непослушны, драчливы, склонны к разрушению, жестоки, лживы. И наследственность, и стресс провоцируют поведенческие расстройства (антисоциальное поведение, агрессивность, воровство, разрушительные тенденции, жестокость) в равной мере, как и эмоциональные (депрессии, фобии, тревога, суицидальные намерения). Реакции могут быть конверсионными, соматизированными: такие дети часто жалуются на боль в различных частях тела. При этом следует иметь в виду, что психически здоровая, гармоничная личность реагирует на стресс повышением адаптивности, собранностью, активностью (реакции активации и тренированности, по Л. Гаркави и соавт., 1979—2000 гг.).

Чем тщательнее изучается влияние микросреды, тем явственнее проступает биологическое содержание этого влияния.

Биологическое содержание микросоциального неблагополучия можно рассматривать двояко. Во-первых, микросоциальное неблагополучие является отражением биологической, в частности психической, недостаточности родителей. Во-вторых, плохие микросоциальные условия эту биологическую не-

415

достаточность порождают; для следующего поколения это следствие становится причиной. Как показывает практика, часто имеет место и то, и другое, порочная цепь состоит из нескольких звеньев.

Отклонения поведения, ранее считавшиеся результатом порочного воспитания, во многих случаях обнаружили свою биологическую причину. Так, антисоциальное поведение свойственно детям с малым мозговым синдромом (малая мозговая недостаточность органического происхождения). Отсутствие у таких детей чувства стыда, страха, враждебность и агрессивность, влечение к разрушению, лживость, прочие проявления «плохого поведения» разворачиваются на фоне органических симптомов — вспышек раздражительности, гнева, пониженного настроения, импульсивности. При этом выявляются задержки психического развития, речи, формирования навыков. Вырастая, подростки обнаруживают стремление к нецеленаправленной деятельности, конфликтность, бродяжничество — то, что можно определить как дезорганизацию психической деятельности; то, что считается средовыми условиями, наполняется медицинским смыслом. Н. Goppinger еще в 1983 г. выделил социальные поведенческие синдромы: синдром семейного отягощения — нижний слой общества, плохие жилищные условия, получение общественной помощи, социальные или правовые нарушения воспитывающего лица, отсутствие надзора; синдром недостаточной профессиональной приспособленности — плохая успеваемость, незаинтересованность в квалификации, смена занятий, периоды бездеятельности; синдром свободного времени — постоянные развлечения вне дома с высокой активностью; контактный синдром — нарушения интерперсональных отношений в разнообразной форме. Синдромы Н. Goppinger сходны с описанными нами формами токсического дизонтогенеза. Обследованные Н. Goppinger подростки, как правило, регулярно употребляли алкоголь и другие наркотические вещества.

Однако неблагоприятные микросоциальные условия неспецифичны. Они предшествуют самым разным формам девиации и сопровождают их. Как показывают работы петербургской психоневрологической школы, начатые В. К. Мягер, В. И. Козловым, М. М. Кабановым, А. Е. Личко и продолженные в настоящее время, характеристики кровной семьи в сущности одинаковы при суицидальном поведении, невротическом развитии, криминальности, наркоманическом поведении. Лишь в некоторых случаях отмечено [Мягер В. К., 1985], что дети и подростки демонстративно применяют наркотические средства как требование чего-либо от близких, как попытку изменить семейную ситуацию. Неспецифичность микросоциального воздействия доказывается и тем, что расстройства поведения никогда не бывают узкими, это всегда спектр

416

расстройств. Одновременно сосуществуют и непослушание, и криминальность, и плохая успеваемость, и нарушения адаптации, и злоупотребление, форму которого предугадать можно лишь с учетом внешних обстоятельств, моды, распространенной в данной местности.

Хочется надеяться, что есть некая предиспозиция именно к рассматриваемой форме отклоняющегося поведения, а не иной. Наше рационалистическое мышление отказывается признать, что вопрос, будет ли конкретный человек под влиянием неблагоприятной житейской обстановки одурманивать себя наркотиками или откажется от них, решает случай. Накопление знаний о том, что и животные, не знающие ни макро-, ни микросоциальных влияний, поведение которых определяет инстинкт, наркотизируются (активный поиск опьянения у кошек, слонов, некоторых жвачных и др.), заставляет учитывать биологические факторы в развитии злоупотребления.

Биологические объяснения склонности к злоупотреблению наркотическими веществами имеют основанием бесспорный факт различия реакций людей на биологические воздействия. Известно, что люди неодинаково переносят жару, холод, голодание. В эпидемию заболевают не все, при массовых отравлениях, в том числе бактериальными токсинами, кто-то остается здоровым, профессиональными болезнями поражаются лишь часть работающих во вредных условиях. Разумно предположение, что и при воздействии наркотических алкалоидов наркоманическая зависимость развивается не у всех. Это подтверждается и тем фактом, что пробующих наркотик намного больше, чем заболевающих наркоманией. Наглядность этого — не только в отношениях с употреблением спиртных напитков и алкоголизмом, но и в отношениях с медицинским употреблением анальгетиков и опиизмом, лечением бессонницы и барбитуратизмом. Сейчас такую избирательную ранимость, подверженность наркомании мы видим в условиях широкого распространения эпидемии «пробования» ЛНДВ.

Известна роль расовых различий реакций на наркотик: у монголоидной расы снижена переносимость этанола, негроидная, а также некоторые этнические группы Юго-Восточной Азии отвечают возбуждением на те опийные алкалоиды, которые вызывают седацию у белокожих. Даже у животных обнаруживаются видовые различия реакций: парнокопытные, кошачьи (в том числе львы и тигры), собаки, медведи, лягушки, грызуны (кроме кроликов и крыс) отвечают на опиаты возбуждением. Лошадям перед скачками тайно вводят морфин. Такова же реакция кошек на валериану. Кошки добровольно употребляют спиртовые растворы только в состоянии стресса (впервые ученые зафиксировали это в Лондоне при бомбардировках во время Второй мировой войны). Обезьяны отказыва-

27 — И Н Пятницкая

417

ются от спиртного и в опытах самовведения предпочитают барбитураты или кокаин, мыши — фенциклидин, от которого отказываются крысы [Звартау Э. Э., 1988]. Многочисленные эксперименты показывают, что и в пределах одного вида, одной популяции животных реакция на один наркотический алкалоид оказывается полярной. Люди одной этнической группы по-разному относятся к спиртным напиткам, крепкому чаю, кофе (наверное, у каждого есть знакомый, который засыпает от кофе).

Но здесь, на уровне популяции, мы встречаем препятствие общего характера. Согласно концепции А. А. ПортНова (1974, 1978), полярность, амбивалентность реакций на любой внешний раздражитель — один из механизмов видового самосохранения. Так, при громком шуме олени убегают, но часть стада остается на месте, новую еду едят только некоторые крысы — примеров очень много. Полярность реакции — гарантия выживания популяции за счет сохранившейся части. Таким образом, полярность реакции на наркотик не только у животных, но и у человеческих рас — реакция неспецифическая, к собственно наркотику отношения не имеющая. И с какими бы дополнительными характеристиками наркотическая амбивалентность ни коррелировала, эти характеристики с тем же, если не большим основанием должны быть соотнесены с общебиологической видовой полярностью. Характеристиками, сопутствующими различным реакциям на наркотик, считают продолжительность сна (коротко- и долгоспящие мыши, предпочитающие и отвергающие этанол) и ряд других, включая нейрохимические характеристики [Воробьева Т. М., 1997—2005].

Тем не менее индивидуальная склонность существует. Мы видели, что то или иное опьяняющее вещество «подходит» или «не нравится», что злоупотребляющий активно преодолевает начальную плохую переносимость, но все же даже в условиях ограниченного выбора наркотиков он свой выбор делает.

Э. Крепелин в свое время отмечал, что наркоман выбирает то вещество, аффект от злоупотребления которым сходен с преморбидной его, наркомана, личностью. В качестве примеров Э. Крепелин приводил грубого и жизнерадостного любителя выпить, прообраз деградированного пьяницы; астенического мечтателя, пристрастившегося к морфину и окончательно ушедшего в наркотические грезы, в глубокой степени истощения. Это замечание Э. Крепелина долго не находило подтверждения в наших исследованиях — возможности выбора у наших больных оставались ограниченными. Теперь, к сожалению, с появлением новых наркотически действующих средств накопились и соответствующие наблюдения. Пока они убедительны относительно пациентов эпилептоидного и шизоидного кругов.

418

Выбор наркотика той или иной группой психически больных дает пищу к размышлению. Казалось, эпилептоидный психопат с чертами ригидности, вязкости психических процессов, в частности застойными аффектами, должен искать средство, облегчающее эти дефекты. Но он выбирает не стимуляторы, оживляющие психические функции, не опиаты, придающие легкость эмоциональным переживаниям, а снотворные и транквилизирующие препараты, которые с течением времени и у здорового вызывают брадипсихию. То же мы видим в случае шизоидии, латентных и уже манифестировавших форм шизофрении. Больной выбирает не седативные и транквилизаторы, а психоделические средства, вызывающие дереализационные и деперсонализационные переживания, ан-типаркинсонические препараты, вызывающие сходную с ши-зоформной симптоматику, в том числе в неврологической сфере (скованность плечевого пояса, наблюдаемая у больных шизофренией и циклодоловой наркоманией).

Эта закономерность позволяет сделать выводы, выходящие за границы наркологии и психиатрии, имеющие значение для медицины в целом. Речь идет об инстинктивном стремлении больного принять вещество, действие которого соответствует его расстройству. Последнее сообразуется с гомеопатическим, отвергаемым аллопатией принципом «подобное лечится подобным» (similia similibus curentur). В свете такой закономерности можно оценить как адекватное и патогенетическое действие при шизофрении тех нейролептиков, которые вызывают кататоноподобные (шизоформные) расстройства у больных, акатезию; как адекватное и патогенетическое действие при возбуждении (детские формы малой мозговой недостаточности) стимуляторов. Вместе с тем мы знаем, что в аллопатии используются (и с успехом) вещества, оказывающие противоположное действие (contraria contrariis curentur). Противоречие не столь значительно, как может показаться. Если мы обратимся вновь к наркологическим наблюдениям, то объяснение находится в соотношении эффекта вещества с его дозой.

Значение биологических факторов просматривается не только в первоначальной ранимости по отношению к наркотическим веществам. Начавшись, наркоманическая зависимость формируется с разной степенью прогредиентности (см. Часть II), и не все расплачиваются за злоупотребление равной мерой тяжести последствий.

Неоднократно устанавливались корреляты между фактом злоупотребления и биологическими характеристиками. На макроуровне отмечаются дизонтогенетические признаки (дегенеративные стигматы Мореля) с разной степенью частоты и постоянства. Морфоконституциональные особенности морфинистов (астеническое телосложение) были описаны еще в конце прошлого столетия, но в настоящее время не находят

27*

419

подтверждения. Симптоматика пренатального поражения и ранних, в первые годы жизни, нейроинфекций, черепно-мозговых травм фиксируется у части больных, однако нагляднее значение органических расстройств ЦНС в течение, прогре-диентности наркомании, чем в ее начале.

Патологическая наследственность свойственна практически всем наркоманам. Иногда степень ее необычайно брутальна. Так, обследование, проведенное в Калифорнии, США, обнаружило алкогольную наследственность у 85 % молодых людей, лечившихся от наркомании; по российским данным — у 40—60 %. Средний возраст начала наркотизации, включая спиртные напитки, был 10,7 года, а в некоторых районах — 8,8 года; по российским данным — 10—14 лет, хотя встречаются случаи наркотизации детей в возрасте 5—8 лет.

Чем меньше возраст начала злоупотребления, по мнению многих специалистов, тем весомее биологические предиспо-нирующие факторы.

В прошлом авторы полагали, что раннее злоупотребление — результат биологической предиспозиции, позднее — средовых влияний. В нашем исследовании обнаружилось, что многие больные, начавшие злоупотребление в раннем возрасте, сознательно избирали наркотики, а не алкоголь, так как спиртное, его запах, вид пьющих вызывали у них отвращение из-за воспоминаний об отце-алкоголике. Не только поэтому оценка роли наследственности в предрасположении к злоупотреблению затруднена. Как отмечалось выше, помимо трудностей различия в этих случаях наследственных и средовых влияний, психопатологическая (в том числе наркологическая) наследственность неспецифична. Она встречается с не меньшей частотой при любых поведенческих расстройствах.

Генетическая обусловленность изучается пока в области алкоголизма. Потомство наркоманов малочисленно настолько, что трудно провести количественно достоверный анализ, но некоторые принципиально общие положения наследственного злоупотребления целесообразно иметь в виду.

Поиск генетических маркеров затруднен не только потому, что более 50 000 генов ответственны за функцию нервной системы. Признано, что наследование психических свойств, как правило, генетически гетерогенно, и одно качество может передаваться разными генами (например, аффективная патология коррелирует с генами и 11-й, и 10-й хромосом). Интерес к локусам HLA показал, что однотипные изменения, хотя и с неодинаковой частотой, встречаются при различных психических расстройствах.

Некоторые авторы находят в трезвом потомстве те же нейрохимические характеристики, что и у пьющих родителей. Последнее наблюдение не вызывает особого доверия. Над таким упрощенным наследованием, отстаиваемым Ж.-Б. Ламар-

420

ком (конец XVIII в.), справедливо иронизировали современники: рождает ли бесхвостых мышат мышь, если ей отрубить хвост?

Но близнецовый метод исследования доказывает, что некая предрасположенность все же существует: воспитанные в здоровых семьях дети больных алкоголизмом в 3—4 раза чаще спиваются, чем дети здоровых родителей. Разумеется, роль средового фактора при этом не отрицается; некоторые специалисты пьянству микросреды как причине алкоголизма придают решающее значение.

По нашим наблюдениям, алкоголизм родителей иногда, напротив, приводит к демонстративной трезвости детей. По мнению Е. С. Скворцовой, это характерно для тех детей, которые успели родиться до начала его (ее) злоупотребления. В ряде случаев наши пациенты-наркоманы рассказывали, что принимают наркотики, а не спиртное именно потому, что отец, больной алкоголизмом, вызывал у них отвращение. И именно в этой группе было раннее, как мы упоминали, начало наркотизации. Здесь примечательно не то, что дети больных алкоголизмом не стали злоупотреблять алкоголем, а то, что они все же стали (и рано) наркоманами; важно, что им не удалось избежать злоупотребления. Это свидетельствует о передаче некой неспецифической предрасположенности к патологическому поведению, к нездоровью.

Это наше наблюдение не оригинально. По существу опыт столетий говорит об этом. Теория А.-Б. Мореля (середина XIX в.) о дегенерации была основана именно на анализе нескольких поколений потомства пьяниц. Вырождение — это «болезненное уклонение от первоначального типа», накопление и передача по наследству психических и телесных расстройств. А.-Б. Морель привел длинный список признаков («стигматы Мореля»), указывающих на вырождение: форма черепа, ушей, пальцев, ногтей, черт лица, строение скелета и пр. Будучи психиатром, он описал личностные типы дегенератов, болезни дегенерации. Это нравственная испорченность, расстройства влечений, приступы бешенства, слабоумие, эпилепсия. К расстройствам влечения, отмеченным А.-Б. Море-лем, до настоящего времени относят самоубийства, злоупотребление опьяняющими веществами, бродяжничество, непродуктивную жизнь, склонность к безделью, воровству, поджогам, сексуальным извращениям, проституции, другим формам криминального поведения. Накапливаясь, патология прерывает генетическую линию на 4-м поколении бесплодием, безбрачием или мертворождением.

Морель при издании своей работы в 1857 г. добавил, что вырождение вероятно не только вследствие пьянства, пьянство действует «наряду с другими внешними факторами»; имеет значение «непосильный труд в антисанитарных условиях».

421

К сожалению, спустя столетие патогенная весомость этих факторов стала неоспоримой.

Оценка Морелем внешних вредностей, «непосильного труда в антисанитарных условиях» как другой распространенной причины дегенерации, указания на необходимость «изменить физические, интеллектуальные и моральные условия человеческого существования» послужили постулатом политической теории социализма, не потеряв своего значения и сейчас.

Раньше вредностью внешней среды считался недостаток чего-то в сравнении с нормой (йода при кретинизме, фтора при кариесе и т. п.), сейчас — избыток. Производства не только собственно химические и металлургические делают злокачественной среду даже для простейших организмов. Опасности пищевых технологий, лекарств в большинстве своем остаются неизвестными. По существу неизвестны и последствия комбинаций этих патогенных факторов.

Многие характеристики, выглядящие как социально обусловленные, — рождаемость, смертность, миграция, бедность — включают в себя причинный биологический фактор.

То же можно сказать и о социальной патологии, казалось бы, нравственного содержания: уклонение от службы в армии, безделье, низкое качество труда, преступность и т. п. имеют основу и биологическую.

Наблюдения последнего времени требуют переоценки некоторых явлений. Так, например, бедность считалась следствием если не физической, то психической недостаточности (особенно в сочетании с многодетностью). Сейчас мы видим, как миграция и даже бродяжничество могут предопределяться не индивидуальными качествами человека, а социальной катастрофой; бедность зачастую свидетельствует о высоких нравственных, психических свойствах индивида.

Но бедность, которая подразумевает трудовое перенапряжение матери, состояние беспокойства, недостаточное питание ее и плода, частоту осложнений в родах, недоношенность, малую массу ребенка, недостаток грудного молока, создает некую биологическую предиспозицию нездоровья детей. В последующем бедные семьи не обеспечивают необходимого питания и уровня санитарии, возникающие болезни не лечатся, хронизируются. Впрочем, невежество встречается и в небедных семьях, где детей перекармливают сладким, «быстрой пищей», напитками из бутылок, не обращаются за помощью к специалистам при появившихся отклонениях в развитии, а соматическая заболеваемость неизбежно приводит к нарушениям психики.

Незначительная мозговая недостаточность ребенка не всегда вызывается патологией в нескольких предшествующих поколениях. Эти нарушения часто возникают в семьях, страдаю-

422

щих от бедности, от хронических заболеваний родителей (инфекционных, системных), от алкоголизма. Что касается алкоголизма, то вредоносное влияние интоксикации, даже вне связи с алкоголизмом как болезнью, известно давно («дети воскресенья» во Франции) и связано не с бедностью или богатством, а с гигиенической неграмотностью родителей.

Нарушение развития мозга плода или вследствие начального поражения яйцеклеток, сперматозоидов, или патологии в процессе беременности и родов матери обнаруживается после рождения ребенка очень быстро. Наблюдаются замедленное и обедненное становление движений, речи, контакта с окружающими, особенно с посторонними, вялость, слабый интерес к происходящему вокруг либо избыточная двигательная или речедвигательная возбужденность. Такие дети ни минуты не сидят спокойно, бегают, скачут, топочут, машут руками, качают головой, кричат. От обычной нормальной для ребенка активности эта возбужденность отличается не только избыточностью, но и однообразием, стереотипным повторением движений и звуков. Возбуждение часто сочетается с агрессивностью: дети бьют и близких, и сверстников, ломают, отнимают игрушки, кусаются, плюются. Избыточная возбужденность обращает на себя внимание посторонних людей, но редко — родителей, которые привыкают к такому поведению, а любовь мешает критически сравнить поведение своего ребенка с поведением других детей.

Обычно нарушения активности (и вялость, и возбужденность) обращают на себя внимание и заставляют искать педагогической и медицинской помощи с началом обучения в школе. Тут обнаруживаются и сопутствующие расстройства, такие как плохая память, недостаточность осмысления, сообразительности, плохой почерк (нарушение тонких мышечных движений), скудный запас знаний, бедность речи и др.

Известно, что в детские, дошкольные годы происходит усвоение большого количества знаний и навыков. Считается даже, что до 5 лет усваивается основная (за исключением, конечно, профессиональной) часть нужной человеку информации, в том числе речь. Но для ребенка, пребывающего в вялом безразличии или в патологическом возбуждении, познание окружающего мира существенно затруднено.

Мешают обучению не только недостаточные способности понимания и плохая память, трудности в удержании материала, но и слабая концентрация внимания, а вялым детям — еще и медлительность. В беседе с такими подростками выявляется крайне скудный объем знаний общего плана; у них нет представлений не только о мире в целом (планеты, Земля, география, страны, народы, города и реки собственной страны), они не знают своего города, за исключением части района, в котором живут, и мест «тусовок», истории даже в объе-

423

ме школьного курса, им неизвестны яркие личности прошлого и настоящего, которые могут быть примером для подражания (за редким исключением — деятели шоу-бизнеса). Создается впечатление, что они не посещали школу. Пример неспособности усвоения знаний нагляден там, где, казалось бы, есть эмоциональное подкрепление. Однако, увлекаясь молодежной музыкой, играя на гитарах, они не знают нот, используя мотоцикл, не знают принципов его конструкции. Чинит мотоцикл кто-то, а они ограничиваются развешиванием побрякушек.

Такая картина не только следствие пренебрежения учебой, она отражает неспособность мозга удерживать объем информации.

Мозговая недостаточность проявляется в их неграмотности. Такие дети не просто делают грамматические ошибки, они даже пишут не так, как слышат, что отражает функциональную слабость определенных анатомических полей мозга.

При этом критика к себе отсутствует. Они не считают себя ущербными, так как при их уровне психического развития у них другие ценности и стремления. Важно быть сытым, иметь деньги, чтобы хорошо одеваться, тратить их на развлечения.

Таких детей нельзя считать слабоумными в привычном смысле этого слова: они очень практичны, сообразительны в повседневной жизни касательно того, что входит в круг их интересов. Б. И. Ширгалин (1999), констатируя задержку интеллектуального и общепсихического развития таких детей, тем не менее также отмечает во многих случаях их высокую адаптацию в соответствующей среде, неплохую ориентацию в возникающих ситуациях и способность быстро находить выход из них.

Невозможно не согласиться с этим, наблюдая беспризорников, попавших в детскую комнату милиции, приюты, в сферу деятельности благотворителей. Однако непонимание социально важных целей, перспективы делает их беспечными, безответственными, а их будущее — крайне сомнительным.

Такие дети оказываются отверженными сверстниками еще и в силу своих эмоционально-волевых особенностей. Будучи отвергаемыми, они отвечают любыми, чаще недостойными, коварными или агрессивными способами, что усугубляет конфликт.

Даже в случаях, когда ребенок не вял, а возбудим и подвижен, его эмоциональная неустойчивость не отражает качества эмоциональной сферы. Специальные исследования обнаруживают поверхностность, холодность чувств. Надо отметить, казалось бы, сильную привязанность к членам своей семьи, обычно к матери. Однако это особая связь, симбиоти-ческая, которая определяется не столько любовью, сколько неспособностью к самостоятельности. Такие симбиотиче-

424

ские отношения эмоционально холодных людей могут длиться всю жизнь.

Эмоциональная недостаточность, как и трудности понимания ситуаций и их последствий, определяют неспособность эмпатии, восприятия чувств других, сопереживания, в связи с чем нравственные нормы и нравственные чувства (симпатии, благодарности, долга, совести и др.) усваиваются не в полном объеме; различение добра и зла неудовлетворительно; жестокость таких детей поражает.

Волевая недостаточность проявляется в отсутствии цели, неспособности к последовательным плановым действиям, что должно быть сформировано к 10—12 годам жизни, в недисциплинированности, неспособности подавлять желания.

При малой мозговой недостаточности, как правило, страдает и сфера влечений. Возникают такие патологические побуждения, как упорное воровство, страсть к поджогам, раннее курение, потребление опьяняющих средств, ранняя половая жизнь, в том числе извращенная с целью заработка, бродяжничество, попрошайничество.

В подростковом возрасте попытки педагогического воздействия без необходимой (пусть и запоздалой) медицинской помощи результатов не дают. Постепенно эти дети психопатизи-руются, уходят от контроля, оказываясь в среде, где требования друг к другу низкие и необязательные, и поведение их приобретает антисоциальные формы.

Отсутствие адекватного внимания и помощи детям и подросткам расширяет круг несовершеннолетних, сворачивающих с пути нормального психического развития и социализации, не только за счет страдающих малой мозговой недостаточностью.

Те вредности, о которых говорилось выше, вызывают другие, более легкие формы расстройств, делающие детей уязвимыми.

Распространена такая форма, как дизонтогенез — задержка, неравномерность развития. При этом функция, развивающаяся замедленно, может в конце концов стать вполне полноценной, особенно с медико-педагогической помощью. Например, в настоящее время участились случаи задержки речи, становления психомоторной координации, способности чтения или письма (эти функции находятся в разных участках мозга). При отсутствии необходимой помощи дети с такими отклонениями отсеиваются из обычной школы как слабоумные; во вспомогательных школах их развитие искусственно замедляется все больше.

Есть еще одна группа детей, подвергшихся и подвергаемых внешним вредностям. Это гармонично развитые, но слабые дети. Даже внешний вид их характерен: среди них нет так называемых акселератов, они бледны, худосочны, с плохими во-

425

лосами и зубами. Психофизическая слабость делает для них непереносимыми обычные житейские и учебные нагрузки. Защищаясь, они дают реакции отказа, становятся (по моральным оценкам) грубыми, дерзкими, ленивыми, получают оценку «трудные». Многие из них медлительны, безынициативны. Побуждения и самоконтроль легко истощаемы. Они не способны к длительной напряженной физической и психической работе. Интересы очень ограничены, особо быстро исчезает интерес к учебе, так как учеба требует постоянных усилий и напряжений.

Сниженная жизнеспособность рано делает их больными. У них обнаруживаются различные вялотекущие хронические заболевания, в том числе и психические. Наиболее часто психические расстройства приобретают форму неврозов, в картине которых встречаются страхи, заикания, нарушения сна, длительный энурез. Обязательными оказываются эмоциональные расстройства — плаксивость, угрюмость, уклонение от эмоциональных контактов (необщительность), переживания подавленности, тоски и тревоги, а поскольку ослабленная функция всегда неустойчива, подавленность может сменяться оживлением и беспричинной веселостью.

Здесь нужно подчеркнуть, что даже здоровые подростки без какой-либо патологии уязвимы. Им угрожает опасность искажения поведения в силу внешних обстоятельств, приобретения и закрепления порочных навыков, риск (в условиях наркоманической эпидемии) приобщения к наркотикам.

Уязвимость подростка предопределена особенностью переходного возрастного состояния, функциональной неустойчивостью. Подростковый возраст — возраст усиленного роста. Этот рост неравномерен даже вне границ дизонтогенеза. Подобно тому как «вытягивается» ребенок, а грудная клетка остается узкой, увеличивается размер стопы, но не кисти, меняется лицо за счет увеличения носа или лба, также неравномерно созревают психические функции. Крайне редко подросток остается гармоничным в этот интенсивный период созревания. Психические проявления, поведение часто столь же нелепы и нескладны, как движения рук и ног, что обычно вызывает раздражение взрослых. Начавшаяся эмоциональная жизнь подростка, поиски своих жизненных ценностей и отрицание ценностей родителей усугубляют конфликтность. То, что производит впечатление патологии, является всего лишь нормой дисгармоничного периода роста, «болезнями роста».

Дети, отошедшие в силу своих характерологических особенностей или жизненных обстоятельств от семейного и социального контроля, не оказываются «предоставленными сами себе». Они, следуя социальным побуждениям своего возраста, образуют группы, иногда девиантные.

426

Биологический фактор предиспозиции к наркотизации, а в широком смысле к девиантному поведению, более ярко выражен у девочек, образующих девиантные группы, так как девочка, женщина, преступающая нормы своего полового поведения (консерватизм, следование традициям, более строгим нравственным ограничениям), должна иметь большую психическую патологию, нежели мальчик, мужчина.

Действительно, даже внешние искаженные антропометрические признаки встречаются у девочек чаще, чем у мальчиков, и свидетельствуют о морфологических (а не только функциональных) дефектах. Во всех случаях наблюдаются значительная асимметрия лица, плечевого, тазового пояса, непропорциональность конечностей по отношению к телу (очень длинные ноги, узкий, уменьшенный в сагиттальном размере таз и др.). Неправильное развитие грудной клетки и позвоночника нарушает рельефы женского тела. Лицо не только асимметрично, но часто бывает или плоским, или, напротив, с выступающей костной основой, в частности с прогнатизмом. Обращают на себя внимание форма и размер ушей и ногтей. Не во всех случаях представлен полный набор этих симптомов, но отягощенность морелевскими стигматами у девочек с девиантным поведением выше, чем у мальчиков.

Другую особенность, наблюдаемую у девочек с девиантным поведением, также следует соотносить с биологической пре-диспозицией. Вероятнее всего — с гормональной, хотя это требует специального исследования. С большей частотой у них встречают искажения женских вкусов и мужские наклонности. Не отмечаются обычные для девочек робость и стеснительность. Мало и без увлеченности они играют в куклы, дочки-матери, не склонны к женскому рукоделию; предпочитают компании мальчиков, где они «свои», с соответствующей силой и сноровкой. Они агрессивны, храбры, настойчивы. Многие склонны к спортивным или чисто мужским, или «пограничным» занятиям (байдарки, туризм, альпинизм и т. д.). Движения, даже с поправкой на дисгармоничность пубертата, размашистые, резкие. В соответствующей компании они дерутся друг с другом, могут нападать на одноклассниц, что-то отнимать и т. д. У таких девочек в анамнезе нередки побеги из дома, что также более свойственно мальчикам, раннее начало курения и алкоголизации. В социологической литературе США мужской тип поведения отмечается у дочерей алкоголиков. Эти девочки — поклонницы поп-идолов, агрессивные преследователи своих кумиров, испытывающие противоречивые чувства любви-ненависти, типичные подруги байкеров.

В среде современных детей и подростков следует отметить еще одно явление, патологичность которого требует дальнейших доказательств, но биологическая природа его не вызывает сомнений.

427

Это высокий порог нейрофизиологического раздражения.

К нему относятся любовь к ярким «ядовитым», «химическим» краскам, их сочетаниям в одежде, комнате, украшенной по своему вкусу. Такие дети обнаруживают высокую переносимость мелькающих на дискотеках и концертах огней на протяжении длительного периода времени, хотя указанное раздражение — классический (и изученный) фактор, вызывающий эпилептические припадки.

Чрезвычайную выносливость у этих подростков показывает и слуховой анализатор: громкая музыка, однообразная мелодически и ритмически, переносится безболезненно. Известно, что громкие слуховые раздражители крайне опасны, к снижению шума стремятся на производствах, современные бытовые приборы снабжены (по требованию покупателей) указателем предельного шума. У многих взрослых людей громкие раздражители, даже не однообразные, вызывают головную боль, бессонницу, подъем артериального давления, учащение пульса. В экспериментах на животных (крысах) показан отрицательный эффект сверхсильных акустических раздражителей: возбудимость, судорожные припадки, язвы слизистой оболочки желудочно-кишечного тракта, нарушение репродуктивной функции.

Столь же патогенна высокая скорость. До последнего столетия наибольшей скоростью, которую знал человек, была скорость бегущей лошади (всадника). Человек как вид сформировался достаточно медлительным, другие млекопитающие легко его обгоняли, и пищу он тысячелетиями добывал в засадах и ловушках, а не в погоне. Современные скорости вызывают определенные гидродинамические сдвиги, в том числе в характеристиках цереброспинальной жидкости. Профессионалы, вынужденные работать на высоких скоростях, проходят регулярный медицинский контроль. Дети же и подростки, о которых идет речь, стремятся к чрезмерно быстрому, нефизиологическому движению: езда на мотоциклах, автомобилях, скоростные спуски на велосипедах и мотоциклах с гор и т. д. При этом они испытывают особые эйфорические переживания, восторг. Утомления, как и при перегрузке зрительного и слухового анализаторов, не возникает.

О повышении порога восприятия внешних раздражителей свидетельствует и стремление к «экстремалу» — занятиям, сопряженным с опасностью, «на грани». Даже невежественные дети выучили слово «адреналин», им нужно, как они говорят, «хлебнуть адреналинчику», нужен «глоток адреналина». В популяции такие люди находились всегда, но это были единицы, сейчас же экстремизм становится явлением. Когда он появился на Западе, это можно было объяснить благополучной, «скучной» жизнью. Теперь же экстремизм распространен и в тех странах, где насыщенность событиями вполне достаточна.

428

Высокий порог возбудимости объясняет и характер ранней половой жизни. Подростки, о которых идет речь, как правило, не знают состояния влюбленности — волнений, переживаний, возникающих при мыслях, взглядах, прикосновениях, виде объекта издали, т. е. они лишены того достаточно длительного периода, который предшествует физическому сближению. Эти раздражители оказываются слишком слабыми. Впечатления не воспринимаются и вследствие низкого уровня эмоционального развития. Цинизм, безответственность, частая смена партнеров, допустимость промискуитета также основаны на слабости эмоционального включения в сексуальную жизнь и высоком пороге раздражения.

Высокий порог раздражения эмоциональных переживаний в какой-то степени может объяснить обращение к наркотикам. Объяснение их употребления желанием «повеселиться», «побалдеть» странно для людей юного возраста, которым в норме должны быть присущи высокий жизненный тонус, жизнерадостность, «смех без причины», смешливость. Поиск дополнительного источника веселья кажется излишним. Но если принять во внимание, что для хорошего уровня функций, в том числе эмоциональной, требуется сверхсильный раздражитель, то тогда стремление к опьянению получает свое объяснение.

Как понимать это видимое изменение нейрофизиологических характеристик в части молодежной популяции?

Возможны объяснения с позиций нескольких дисциплин, в том числе антропологии.

Нам представляется вероятным допущение видовой изменчивости Homo sapiens. Общепризнано, что видовая изменчивость простейших видов (микробиологических), насекомых, птиц и некоторых млекопитающих (лисы в экспериментах академика В. Казначеева) существует, но, может быть, в силу усвоенного постулата о «венце природы», достигшем верха совершенства, мы напрасно отказываем в этой возможности человеку.

Некоторые факты свидетельствуют о том, что человек способен менять свои морфологические признаки. Так, славяне, поселившиеся в Восточной Сибири, на ее севере, во втором-третьем поколении приобретают некоторое (пусть слабое) внешнее сходство с местными племенами. У них меняется форма лица и места жировых отложений на теле. Мы знаем, что европейские евреи не похожи на среднеазиатских; и те и другие обнаруживают большее сходство с местным населением. Это происходит и без межнациональных браков.

Остается допустить, что изменение нейрофизиологической реактивности человека также видовое явление, которое возникает под воздействием внешних факторов. Важные из них — это избыток, перегрузка средовыми раздражителями. Вынуж-

429

денное блокирование от чрезмерного воздействия цивилизации, приспособление к внешним условиям легче происходят в детстве; взрослый человек скорее заболеет, чем приспособится. Не все раздражители определяемы, но семьи, где к детской коляске подвешивают радиоприемник, где не выключается телевизор, наблюдаются часто. Трудно выявить, является ли снижение слуха у подростков результатом их увлечения громкой музыкой или шумом дискотек или приобретенной в младенчестве глухоты?

Биологические предпосылки в настоящем разделе условно отделены нами от предпосылок психологических. Но психика имеет свою физиологическую, соматоневрологическую основу, о чем мы будем говорить в следующем разделе о психологических предпосылках наркотизации.

Более того, сугубо биологические факторы, которые были патогенными на ранних этапах онтогенеза, постепенно становятся по мере развития психики и факторами психологической травматизации.

Общим для наследственных и других биологических теорий является прежде всего их недоказанность по методологическим соображениям. Если личностные особенности наркомана в преморбиде, хотя и косвенно, могут быть определены в общих чертах, а социальные ситуации также доступны, пусть не в полной мере, сравнительному анализу, то в отношении физиологических данных это невозможно. Какими бы разительными ни были биохимические и прочие находки в клинической картине наркотизма, при невозможности сопоставления этих изменений с преморбидными данными, сведения о которых по понятным причинам отсутствуют, нет оснований придавать им этиологическое значение. Разумнее в найденной патологии видеть выражение патогенеза болезни. И чем однотипнее эти находки, тем больше, как ни парадоксально, они свидетельствуют в пользу патогенетического их значения, а не этиологического. Однотипность присуща болезни, а не разнообразию здорового. Попытка моделирования наркотизма на животных с предварительным изучением исходного биохимического фона и последующими сравнениями этого фона с результативным имеет относительную значимость. Биохимизм видов млекопитающих различен, и смысл находок в экспериментах на животных может переноситься на человека с большими оговорками. Лишь в многолетних лонгитудиальных исследованиях, заключающихся в широком биохимическом и физиологическом исследовании подростков, с последующим выяснением, кто из них стал наркоманом (аналогичные исследования алкоголизма, но только в психологическом аспекте, известны), позволительно будет вынести заключение: какой физиологический тип можно считать наркоманически ранимым, какой — наркоманически устойчивым.

430

Преодоление изначальной непереносимости наркотического вещества, принимаемого группой сверстников (в отсутствие свободного выбора), обнаруживает весомость для начала злоупотребления не только биологических, но и личностных факторов. Следовательно, и тогда, когда станет известным патогенез зависимости, биологические характеристики разрешат прогнозировать развитие состоявшейся болезни, но не позволят категорически предсказывать вероятность ее начала, поэтому построение профилактической работы в популяции на базе биохимических, физиологических и прочих исследований — а такие попытки делаются уже сейчас — было бы опрометчивым.

Эпидемический характер распространения наркотизации не позволяет, как раньше, утверждать жесткую биологическую предуготованность индивидуума к злоупотреблению. Как при алкоголизме, где количество заболевших превышает вероятное число случаев предопределенности, так и при наркоманиях мы не можем надеяться выделить «обреченных» на злоупотребление. Для суждения о том, почему люди, а как свидетельствует эпидемиология, в основном молодежь, обращаются к наркотизации, необходимы психологические исследования побудительных индивидуальных и групповых поводов. Оценка эпидемий злоупотребления психоделическими веществами показывает, что существуют некие более широкие, чем групповые, популяционные мотивы, наркоманическое поведение возрастных и социальных когорт. Ответ на вопрос, почему для некоторой части молодой популяции значим поиск эйфории, почему желание опьянения перевешивает стремление к реальным жизненным ценностям, не может быть найден в сугубо наркологических работах, для этого требуются психологические и социальные исследования.

12.3. Психологические объяснения наркоманий

Изучая личность наркомана, мы обращаем внимание на отдельные черты, делающие его уязвимым, неустойчивым к действию опьяняющих средств, черты, толкающие к активному поиску опьянения. Кроме того, исследуются временные состояния, когда появляется склонность к одурманиванию, ситуационные. К этим временным состояниям в узком смысле относят прежде всего аффективные расстройства, потребность выровнять фон настроения, используя эмоциотропное положительное действие наркотиков.

Предуготованность к психической нестабильности возникает в раннем детстве. Сторонники крайних взглядов полагают даже, что это происходит в момент рождения: смена комфорта, укачивающего ритма сердечных сокращений матери на холодный чуждый мир. Другими словами, все человечество из

431

поколения в поколение психотравмировано. Бесспорно, однако, что резкий отрыв от материнского тепла травматичен для младенца. И многие гигиенические рекомендации — укладывание новорожденного на клеенку в постель, прикладывание к груди спустя некоторое время, кормление по часам, ранний прикорм и т. д. — отвлеченно-разумные, но по существу холодно-формальные. В некоторых случаях они продиктованы не заботой о ребенке, а об ускоренном возвращении матери к работе, т. е. эти рекомендации не медицинские, а социальные.

Социальными же условиями диктуется и раннее расставание с матерью — ясли, детские сады. Не прошедший эту травматическую выучку ребенок и в 1—2-м классе школы с трудом адаптируется к окружающим его сверстникам. Однако у такого так называемого домашнего ребенка не нарушено раннее эмоциональное развитие.

Наиболее естественным путем является развитие в полной семье, с братьями и сестрами, дедушками и бабушками, где ребенок овладевает чувствами к широкому кругу объектов любви, нюансировкой любви, самоутверждением, состраданием, заботой о ближних, когда эмоциональность и нравственные представления неразделимы на первых этапах жизни. Как установлено этнографами, на протяжении тысячелетий у наших предков (а у первобытных племен и сейчас) дети обоего пола до 6—8 лет находились с матерью, потом с матерью оставались девочки, а мальчики переходили для воспитания к отцам и мужскому сообществу племени.

Вид эмоционально-патогенной семьи — семья, где присутствует неприязнь и даже ненависть между старшими — жена — муж, свекровь — невестка, теща — зять, родители — их братья и сестры. Даже скрываемые, эти чувства без слов и взглядов создают тяжелую атмосферу. Дети понимают меньше, чем взрослые, но более точно улавливают тон; их способность к индукции очень высока. У маленьких детей следствием оказываются плаксивость, капризность, плохой сон, энурез; в дальнейшем возможны психосоматические заболевания (часто — астма), негативизм, злобность, амбивалентная полярность чувствований (любовь — ненависть), дублирование эмоциональных отношений, обычно материнских. Нормальное эмоциональное развитие нарушается, и результаты прогнозировать трудно. Спасением психического здоровья всех членов такой внутренне разрушающей семьи иногда является даже развод.

Сходные характеристики взаимоотношений мы видим в семьях алкоголиков: обстановка напряженности, тревоги, насилия и скандалов, горя, отсутствия необходимых ребенку любви, заботы и разумного воспитания. Приступы любви, как и приступы раскаяния в трезвые промежутки, чаще не успокаивают, а пугают ребенка своей несообразностью, неожидан-

432

ностью и грубостью, характерными для эмоциональности больных алкоголизмом. Нужно сказать, что здесь не исключен и собственно токсический фактор. В семьях деградированных пьяниц принято угощать спиртным маленьких детей, а иногда и принуждать их к этому.

Другая патологическая эмоциональность семьи проявляется в особом виде защиты ребенка от внешнего мира, по существу в виде изоляции — гиперопеки. Этот характер внутрисемейных отношений достаточно полно описан в литературе. Гиперопека проистекает также из крайностей эмоций старших — чрезмерности, утраты связи между чувством и разумом. Причиной гиперопеки может служить также и высокий уровень тревожности родителей. И это последнее, и гиперопеку следует оценивать как наследственность, отягощенную эмоциональным неблагополучием, и как показатель эмоциональной неустойчивости самого пациента, его невыносливости к житейским эмоциональным нагрузкам. Вместе с тем мы не стали бы переоценивать названные выше психотравмирующие факторы, придавать им роковое значение, как это модно в среде некоторых психоаналитиков («Он убил потому, что его детство было несчастным»).

Способность детей и подростков радоваться даже при неблагоприятных условиях жизни общеизвестна. Как оценить частоту и силу положительных эмоций подростков, например, на концерте поп-исполнителей? При жевании жвачки, чупа-чупса? Большинство взрослых (даже не интеллектуалов) эту радость не разделяют. Дети способны переживать удовольствия, соответствующие детским вкусам и уровню духовного развития. То, что несчастные, на наш взгляд, дети не всегда несчастны субъективно, что вернуть таких детей в здоровую жизнь иногда невозможно даже насильно, отмечает и Б. И. Ширгалин (1999). Однако все это, разумеется, не снимает проблемы эмоциональной искаженности этих детей в результате постоянного отрицательного действия семейной обстановки.

Важно еще раз подчеркнуть, что неблагополучная семья может порождать потомство с неспецифическим предрасположением к девиантности, которое (по обстоятельствам и по состоянию) может проявиться наркотизацией, алкоголизмом, агрессивностью, самоубийствами и пр., а может и не проявиться.

Следует также оценить семьи, которые можно назвать беспорядочными. Беспорядочная семья — это не только семья, где царят хаос и грязь, где пьянствуют, где конфликт постоянен и взрослые бесконечно выясняют отношения.

Многие вполне психически благополучные семьи, но занятые своими интересами, загруженные работой, не в состоянии обеспечить последовательность воспитания, контроль и по-

28 — И Н Пятницкая

433

мощь ребенку в становлении необходимых качеств. Общим для беспорядочных (и благополучных, и неблагополучных) семей является разрыв традиций. Эти семьи или не передают жизненного, нравственного, понятийного опыта потомству, или способны передать только отрицательный опыт. Но, кроме того, беспорядочные и конфликтные семьи оказываются постоянным психотравмирующим фоном для растущих детей.

Особенности детского возраста — отвлекаемость, неспособность к длительному сосредоточению на занятиях, последовательности, активному освоению интересного (а в этом возрасте так много интересного!) — требуют участия старших. Иногда положительным моментом является пребывание ребенка в яслях и садах, где воспитатели прививают начала упорядоченности в занятиях и интересах, если примеров этому ребенок не видит в собственной семье.

Нужно признать, что обрисованные выше в общих чертах семьи соотносятся лишь с частью случаев наркотизации подростков. Это те подростки, которых госпитализируют в наркологические стационары. Часть принимающих наркотики госпитализируют в частные наркологические клиники, в психиатрические больницы. При общности личностных характеристик тех и других поведение расценивается по-разному. Так называемые благополучные родители, более высокого образовательного и культурного уровня, быстрее замечают отклоняющееся поведение подростка. Неорганизованность, пустое времяпрепровождение, отсутствие интереса к учебе, следование крайностям молодежной моды, уклонение от контроля, нарушение межличностных отношений в семье — все это служит поводом для обращения за психиатрической помощью. Употребление наркотических средств здесь справедливо рассматривается в ряду прочих отклонений, а иногда и скрывается как более позорное в сравнении с душевным расстройством. Сокрытие облегчается тем, что дети из благополучных семей реже выявляются работниками милиции (их жизнь не столь открыта, они меньше времени проводят на улице).

Таким образом, некоторая (какая?) часть подростков, употребляющих наркотики, оказываются недоступными для статистического учета.

Поиск доказательств этиологической роли эмоциональных расстройств ведется настойчиво ввиду сходства нейромедиа-торной патологии при депрессиях и наркоманиях. Клинические наблюдения — способность седативных и психоделических наркотиков снимать тревогу, подавленность, дисфорию, казалось, подтверждают обоснованность такого предположения. В продолжение этих рассуждений указывается даже, что стимуляторы — средства апробированного лечения депрессии, гипомании и гиперактивности — применяются наркоманами, хотя даже начальные дозы чересчур велики для антидепрес-

434

сивного эффекта. Как доказательства приводят распространенность наркотизма в пенитенциарных учреждениях (реактивная депрессия, стеснение), употребление наркоманами не наркотических, но смертельно опасных средств (грязной воды, скипидара, масляных растворов) как выражение стремления к смерти. Стремление к самоуничтожению — тяжелейшая депрессия, мазохизм — в самом факте наркомании, «растянутом самоубийстве».

Вместе с тем отводить исключительное этиологическое значение аффективным расстройствам не следует. Выделяются и другие состояния, ведущие к злоупотреблению.

Большое значение мы придаем такой форме психопатологии, как низкий уровень психического развития, хотя, строго говоря, низкий уровень психического развития болезнью не является. Это, как учили классики психиатрии, — форма психического бытия и лишь условие вероятных расстройств поведения, неспособности противостоять внешним вредоносным факторам, порочным моделям поведения. Уровни психического развития в популяции, как и другие характеристики, распределяются по гауссовой кривой. На одном конце этой кривой мы видим людей, украшающих наше общество, составляющих его славу, на другой — тех, которые являются предметом обеспокоенности психиатров и социальной заботы.

Мы уже говорили выше о стресс-реакциях на социальные факторы. Разумеется, и эти реакции сопровождаются расстройствами настроения, не всегда, впрочем, негативными; возможны и подъем настроения, гипоманиакальное состояние в ситуации стресса. Но сущностными являются состояние напряжения, изменение схемы психических переживаний, их кататимность, иная направленность, а иногда и психическая дезорганизация. В расширенное понятие стресса вкладывают и накопление вредностей, протрагированные отрицательные воздействия, в частности семейные, школьные. Дети с грузом неблагоприятных жизненных событий отличаются колебаниями настроения, сниженной самооценкой, затруднением в контактах, недоверчивостью, готовностью к агрессии, склонностью к злоупотреблению, другим девиациям.

Так, переживания мести, ненависти, чувств одиночества, стыда и вины в попытке объяснить дурное к себе отношение можно установить у подростков, злоупотребляющих алкоголем, наркотиками, и у подростков, совершивших суицидальную попытку.

Эти состояния, обусловленные социальным влиянием, в равной степени неспецифичны, их связь с той или иной девиацией случайна. Кроме того, не всегда эти состояния, точнее — их генез, столь субъективно значимы, как это представляется исследователю, о чем мы уже говорили. Люди могут ужасаться и сострадать объективной реальности, но прости-

28*

435

тутки жизнерадостны, а беспризорники предпочитают вокзал и теплотрассу приюту; те и другие обычно довольны своей жизнью и не стремятся ее менять. Наша оценка многих патологических характерологических черт и патогенных ситуаций субъективна. Та личность, которую мы определяем, иначе воспринимает и себя, и свое окружение, ибо он «человек есть мера всех вещей». Измерение возможно лишь со стороны в сравнении. Так, педагог, наблюдающий многих детей, судит, если ему ничто не мешает, точнее, чем родители. Субъект, не имеющий возможности сравнивать (окружающая среда — часто, а скудный жизненный опыт — всегда этой возможности подростку не дают), оценивает свою ситуацию иначе, чем исследователь. Это касается и не столь глубинных явлений, как психические. Наши пациенты считают себя любителями чтения и знатоками музыки, хотя круг их чтения ограничен приключенческой литературой, а музыкой они считают произведения В И А. И наконец, существует феномен адаптации к неблагоприятным чувствованиям (как соматические больные могут не замечать своих симптомов, например кашля) и к травмирующим раздражителям внешней среды.

Более надежны не реактивно возникающие состояния, а стабильные характеристики личности — они менее субъективны, основаны не на суждениях наблюдателя о чужих внутренних переживаниях, а на результатах стандартных психологических тестов. Литература по этому вопросу обширна. По литературным данным, суммарно личностные особенности наркоманов выглядят следующим образом. Наркоманы преморбид-но представляют собой лиц, далеких от больших социальных интересов, а также лишенных устойчивых и сформированных индивидуальных интересов, какой-либо увлеченности. Они непоследовательны и лабильны во всех своих психических проявлениях, гиперсенситивны, неспособны переносить напряжения, с низкой эмоциональной толерантностью (эмотив-ная конституция, по Кляйсту). Часто они не справляются с требованиями жизни, стремятся к немедленному удовлетворению своих желаний. Отмечаются отсутствие интереса к другим людям, иногда агрессивность, склонность к непризнанию авторитетов. В некоторых же случаях выражены застенчивость и сознание своей недостаточности, неспособность бороться с трудностями, склонность к уединению и разрешению своих проблем химическим путем. Эти личностные черты соответствуют всем известным формам психопатий, поэтому наркомана в преморбиде многие считают психопатом.

Личность наркомана преморбидно отличают черты незрелости (неустойчивость и невыраженность высоких, в частности интеллектуальных, интересов, целей, внушаемость, чувство стадности) и несовершенная адаптация или адаптация к банальной повседневности адекватная, но недостаточная для

436

сложных условий. Следствием этих качеств является наряду с отклонениями в поведении и социальной неустойчивостью подверженность наркотизму. Отмечаются и другие черты незрелости: неадекватная самооценка, несоразмерность притязаний, слабый самоконтроль, неспособность преодолевать трудности, противостоять стрессам, недостаточные прогноз и рефлексия, незрелые механизмы защиты, непрочность, несфор-мированность нравственных понятий, что проявляется в том числе «в недоразвитии совести и в завистливости».

Считается, что преморбидная личностная недостаточность создает необходимость в коррекции самоощущения и самооценки подсобными средствами, наиболее простым и быстродействующим из которых является наркотик. Часть перечисленных особенностей совпадает с тем, что диагностируется как пограничные состояния: аффективная неустойчивость, импульсивность, нестабильность отношений, преобладающие чувства одиночества, непонятости, пустоты, неспособность себя контролировать и пр. Однако частота пограничных расстройств в популяции превышает распространенность наркомании, и в отличие от распределения наркомании по полу пограничные расстройства более часты у женщин. Возможно также выделение в обширном перечне особенностей премор-бидной личности структур менее патологического, более приближенного к норме смысла (стеничные, астеничные, истеро-возбудимые и т. д.).

Подобные работы многочисленны. Некоторые авторы полагают даже, что преморбидный тип личности в развитии уже состоявшегося заболевания определяет и тип течения наркомании, и характер ремиссии, и причины, мотив рецидива (тем самым недооценивая разрушительную, нивелирующую силу интоксикации). Однако, не говоря о том, что систематики такого рода всегда условны, использование их в группе как наркоманов, так и алкоголиков не показывает преобладания какого-либо типа. Не случайно в результате многолетних исследований Г. В. Морозов (1986) пришел к выводу о невозможности выделить «алкогольную», «наркоманическую» личность, личность, обреченную на злоупотребление. Это утверждение сообразуется не только с клинической практикой, его можно представить и как решение математической задачи о числе возможных сочетаний нескольких величин. Число возможных сочетаний К(К-1) велико: только 3 личностные черты могут дать 6 типов личности.

Попытка установить тип личности, некую постоянную совокупность черт, который вовлекается в злоупотребление с большей частотой, чем другие, трудно осуществима и потому, что потребление начинается в возрасте, когда личность оказывается в неравновесном, достаточно аморфном состоянии пубертата.

437

Исследователи, исходя из распространенности юношеской наркотизации, предполагают особую уязвимость подросткового возраста по отношению к наркоманиям и ищут специфические предрасполагающие факторы именно в этом жизненном периоде. В наркологических работах обособление от взрослых, агрессивность к обществу, воспринимаемому как враждебное, солидарность с возрастной группой, поиск чувственных впечатлений, сексуального опыта, даже познавательные интеллектуальные побуждения подростков считаются достаточными объяснениями наркотизации. Разлные авторы придают некоторым особенностям большее значение, нежели другим. Л. Е. Личко (1970) выделяет реакцию имитации, А. А. Коломеец (1989) считает, что высокий риск создается незавершенным формированием мотиваций и нравственных ценностей, повышенной чувствительностью к средовым воздействиям, опасность угрожает тем подросткам, которым свойственны зависимость от ситуации, пассивное в ней поведение. Не во всех исследованиях подтверждается использование опьяняющих средств с целью избегания трудностей и преодоления проблем.

Полисистемная, а не только психическая, эмоциональная перестройка, «пограничность» функций, необходимость организации новых отношений и с миром взрослых, и со сверстниками, освоение новых ролей, в том числе социальных, определяют неустойчивость, легкость дизадаптации. Как постулировал Н. В. Тимофеев-Ресовский, в неравновесной биологической системе малая подвижка может вызвать непропорционально большое изменение, явление с низкой энергией вызывает колоссальные силы — мутация создает измененный организм. Этот «принцип усилителя», один из составляющих синергетики — принцип общенаучный, подтверждается и при оценке как нормы, так и патологии подростков. Именно в этом возрасте возникают многие нежелательные качества, расстройства, социальные отклонения, в том числе и алкоголизация. Наркомании лишь скорее, чем иная патология, обнаруживают себя, демаскируют, поэтому искать в личности подростка некую специфическую предрасположенность к наркоманиям — ошибочно. Более того, в ряде случаев пробова-ние наркотиков — проявление не отклоняющегося, а нормального поведения. В своей работе [Пятницкая И. Н., 1988] мы показали это у алкоголизирующихся подростков как пример исследовательской реакции, свойственной возрасту и главным образом — полу. Проблема заключается не в особенностях возраста, но в том, почему наркотизация не ограничивается первыми пробами, а продолжается.

Меньше ошибок мы совершим, если будем судить о ведущих мотивах, проявляющихся в действиях. Мотивы могут быть временными, ситуационными, не связанными тесно с

438

личностью, и постоянными, проистекающими из личностной структуры.

Временным мотивом является мотив прагматический, когда наркотик принимается для облегчения психического состояния. Временный мотив обнажается исследовательским поисковым поведением мальчиков; после реализации он утрачивает силу. Временным ситуационным можно считать «про-бование» в группе сверстников. Последние мотивы поглощаются обозначением «познавательный». Выделяется интеллектуальный, когнитивный смысл действий: от поисков измененного супрематического сознания до познания иного чувственного опыта. На весомость такого мотива наводят частые объяснения самих больных: причиной наркотизации было «любопытство». Но, как мы постарались показать в части II, подавляющее большинство пациентов не отличаются любознательностью и познавательными устремлениями, «любопытство» в рассматриваемых случаях обозначает нечто иное. Это скорее инстинкт, рефлекс «что такое?» на неизвестное, проявляющийся, как показал И. П. Павлов, и у других млекопитающих. С большей уверенностью познавательный мотив устанавливается в среде художников, естествоиспытателей и др.

В этом случае уже наглядны и чувственные устремления — мотив постоянный для конкретной личности. Желание испытать особые ощущения невозможно отделить при любом использовании наркотических средств даже там, где первоначален иной мотив. Именно стремление к удовольствию создает проблему наркомании. Поскольку стремление к удовольствию — свойство всего живого, его следует считать постоянным. Активен поиск опьянения животными в свободных природных условиях. Описан случай [Гернет Н. Н., 1926] привыкания к курению мальчика 2,5 лет, который тянулся на руки любому человеку с папиросой. Присущая всем, а не только патологической личности, эта черта у некоторых людей (стремление к удовольствию) доминирует и проявляется не только в склонности к опьянению.

Гедонистические устремления прибегающих к наркотикам с начала века отмечаются в европейской психиатрической литературе. Находит гедонизм подтверждение и на современном отечественном материале. Есть данные, что гедония, как и возбудимость, — унаследованные черты, передающиеся по мужской линии [Радченко А. В., 1989]. Последним обстоятельством желательно оценить так называемую наркологическую (алкогольную) семейную отягощенность, неустойчивость семейной жизни и ряд других особенностей поведения больного и его кровных родственников.

Начало злоупотребления, клиническая картина заболевания предоставляют многочисленные доказательства значения мотива поиска удовольствия. К ним относятся, как мы уже

439

писали (1965—1975), использование эйфоризирующих веществ, возрастание доз с целью усиления гаснущей эйфории, предпочтение неэкономного способа введения (интравенозно-го), но дающего более интенсивную эйфорию, «ударное» введение, применение дополнительных средств не столько для удлинения, сколько для усиления эйфории, прием наркотика не в тех дозах, которые препятствуют абстинентному синдрому, а в тех, которые дают максимально возможный эйфориче-ский эффект. Все это свидетельствует, что и в течение болезни, а не только в ее начале, даже при угрозе абстинентного синдрома, нехватке наркотика ведущим мотивом остается стремление к эйфории.

Однако лишь одного свойства, стремления к удовольствию, именно из-за его всеобщности недостаточно для объяснения наркотизма. Социологическое объяснение [Рыбакова Л. Н., 1988], подразумевая стремление к удовольствию, дополняется следующим: «Образ жизни наркомана — заостренное, утрированное воплощение потребительства, целенаправленное выключение себя из традиционной деятельности человека, эгоцентрическое потребление результатов заботы и труда окружающих; социальные связи разрываются из-за эгоистических устремлений». Психопатологи и психологи это суждение дополняют. А. И. Дурандина и соавт. (1985) пишут о многоуровневых факторах, и социальных, и психологических, подводящих личность к наркотизации.

Конкретизируя эти данные, можно сделать определенные выводы. В отличие от животных и детей взрослеющий и взрослый человек владеет в той или иной степени своими желаниями. Самоконтроль — не только волевая функция, но и навык, приобретаемый усвоением нравственных и социальных норм, воспитанием. Способствуют самоконтролю знание последствий злоупотребления, ценностные ориентиры, личные, социальные цели, перспектива достижения которых весомее (и соизмерение для индивидуума доступно), чем сиюминутное удовольствие. Соотношение стремления к удовольствию и самоконтроля у подростков таково, что подросток оказывается уязвимым. В этом опасность наркотизма, и тем большая, чем моложе подросток.

Наглядно эта закономерность проступает в случаях так называемой девиантной личности.

С обращающей внимание частотой среди поступающих по поводу наркотизации в стационар мы видим молодых людей определенного типа поведения, облика и личностных характеристик.

Поведение в целом отклоняющееся: пренебрежение работой и учебой, эпизоды воровства, вандализма, мелкого хулиганства; употребление одурманивающих средств — лишь составляющая этого ряда. Обязательно следование молодежной

440

моде, увлечение поп-музыкой, нередко групповая езда на мотоциклах. Групповое времяпрепровождение обязательно. Существование в «системе» — наиболее яркая черта. Следует иметь в виду, что групповое существование — нормальный этап в развитии ребенка, приходящийся на возраст 8—12 лет. В дальнейшем усложнение психической деятельности, формирование собственных интересов приводят к индивидуализированным отношениям со сверстниками, появляются личные друзья, приятели. Групповую жизнь в возрасте старше 14— 15 лет можно рассматривать как показатель задержки психического развития, низкого уровня развития. Действительно, в группах, состоящих из юношей 16—20 лет, обнаруживаются черты детских групп: направленность на игровую развлекательную деятельность, нецелевая активность, легкость аффективной индукции. Отношения по существу обезличены, состав группы случаен (проживание в одном доме, например). На низкий уровень психического развития указывают также примитивный характер аффектов и склонность к разрушительным действиям. В группе выражено отчужденное, нередко враждебное отношение к взрослым. Сохранение этого отношения в индивидуальных контактах, быть может, объясняется не только групповой установкой, но и собственным опытом каждого.

На первый взгляд, молодые люди очень похожи. Такое впечатление, конечно, производят однотипные прически, одежда и манера держаться Однако главное — недостаточность индивидуального выражения лица и стереотипная усвоенная форма общения со взрослыми. Последнее в свою очередь — отражение группового рисунка поведения.

В беседе выясняется недостаточность личной мотивации поведения — оно диктуется группой. В рассказе употребляют практически только местоимения множественного числа. Они часто лживы, даже если речь идет о ситуациях нейтральных, не связанных с проступками (вне попытки уйти от ответственности).

Исследования личности открывают, что подражательность, внушаемость и подчиняемость в поведении основанием имеют низкий интеллектуальный уровень, неразвитость волевой сферы, нравственных, этических представлений. Это сочетание лишает возможности критически оценивать поведение других, определить линию, принципы поведения собственного.

Низкий уровень интеллекта проявляется не только в неспособности решать предъявленные задачи на осмысление. Наглядны незаинтересованность в умственных упражнениях, отсутствие любопытства, познавательных интересов. Некоторые испытывают к учебе отвращение, даже когда материал им доступен. Сведения об окружающем ограничены. Речь скудная, с преобладанием жаргона. Интересы подчинены моде,

441

нестойки. Нет занятий, которые отличались бы от занятий приятелей, занятия и дела общие.

Слабость волевой сферы проявляется и нестойкостью интересов, и неспособностью к целеполаганию, организованной, последовательной деятельности. Праздность не тяготит, с трудом переносится одиночество. Они не могут себя занять, им «скучно».

Нравственные представления формируются группой, основаны на противопоставлении «мы — они», нестойки. Иногда безнравственные поступки объяснимы слабостью осмысления ситуации, тем, что поступок оказался вне круга, где действия подлежат нравственной оценке. Нередко ложь затруднительно оценивать этически, когда она — привычный способ ухода от сложной ситуации, способ отношения с «чужим» миром. Такие нравственные чувствования, как сострадание, благодарность, связаны с ограниченным числом лиц — ближайшими кровными родственниками, не охватывают даже членов своей группы. Следует отметить, что состав группы нестоек, взаимная симпатия слаба. Нравственные чувства в отношении широкого круга лиц абстрактные; чувство долга, достоинство, соподчинение общим интересам не развиты.

Эмоции обедненной гаммы, легко возникают архаические аффекты (гнев, злоба) с двигательным выражением, агрессией или (при невозможности последней) аутоагрессией. Очень часты следы самопорезов на руках и груди — множественные, поверхностные. Иногда аффекты выражаются истерическими защитными реакциями. Такие глубинные архаические аффекты, как страх, тревога, возникают не как проявление расстройства эмоциональной сферы, а реактивно, ситуационно и, разумеется, не сопряжены с депрессией. Примечательна незначительность поводов для провокации этих аффектов. Привязанности, как и нравственные чувствования, распространяются на ближайших кровных родственников, эмоционального сосредоточения на сверстниках не происходит. Об этом же свидетельствуют непостоянные, без выбора сексуальные связи. Раннее начало половой жизни говорит о слабом чувственном контроле. Неразвитости эмоциональной сферы соответствует недостаточная дифференциация сексуальных влечений (гомосексуализм нередок). Нельзя исключить, как мы уже говорили, биологически определяемый высокий порог чувственного восприятия, объясняющий склонность и способность переносить в больших количествах шумовые, световые раздражители, любовь к ярким расцветкам, высоким скоростям. В связи с этим может быть не случайной потребность в искусственной стимуляции одурманивающими средствами.

В целом такую личность характеризуют слабая, пользуясь выражением А. Н. Леонтьева, «чувственная ткань сознания», а также недостаточное чувство реальности, сознания «я».

442

Слабость контроля за поведением и своими влечениями, подражательность действий объясняют употребление одурманивающих средств — способ без усилий получить удовольствие опьянения, полнее слиться с группой. Эти же качества в сочетании с особенностями аффективной сферы и с уровнем развития нравственности объясняют другие (наряду с наркотизацией) формы девиантного поведения.

Низкому уровню психического развития может быть дано несколько объяснений. Существует точка зрения, согласно которой некая часть любой популяции представлена умственно отсталыми, тогда как другая — выдающимися умами. Слишком большое, по мнению некоторых специалистов, количество девиантных лиц может быть ошибкой наблюдения и результатом возросшей регистрации. Нельзя исключить, что еще недавно девиантное поведение не проявлялось под прессом нужды и заботы о первоочередных жизненных потребностях. Но оценки требуют предположения и о том, что рост числа девиантных лиц — результат биологического ухудшения вследствие ухудшения экологической обстановки. Аналогию, хотя и не строгую, можно увидеть в снижении физических, психических, в том числе нравственно-этических, характеристик мигрантов из деревни в города. Эта миграция, кроме того, сопровождается ростом пьянства и преступности. Некоторые наследственные, а не только средовые факторы обращают на себя внимание, например, пьянство не в одном, а двух-трех поколениях, хотя на первый взгляд наследственно обусловленные черты заслонены тем, что традиционно считается нажитым, воспитанным, ситуационным (социальным).

Достаточно часто эти дети происходят из семей дезорганизованных, низкого уровня культуры. Для таких семей характерны трудовая нестабильность, трудовая миграция, малый образовательный ценз, случайные и незаконные источники материального обеспечения, материальная недостаточность, многодетность, непостоянство брачных отношений, правопре-ступное поведение, алкоголизм, венерические заболевания, частое обращение за медицинской помощью. Последнее в форме госпитализации может служить показателем социальной неустроенности. Поскольку дети здесь безнадзорны, а воздействие семьи отрицательно, нельзя исключить, что указанный тип личности злоупотребляющего подростка формируется средовыми влияниями, социальными (см. раздел 1.2.1).

Сейчас выделяется так называемая элитарная группа1 золотой молодежи, начинающая употреблять наркотики в своих компаниях, в «элитарных» ночных клубах. По своим личност-

1 Понятие «элита» в нашем обществе неадекватно. Здесь имеется в виду лишь избыток материальных средств.

443

ным характеристикам они не отличаются от тех молодых людей, о которых шла речь выше. Даже поверхностное отличие — пристойная манера поведения — легко отбрасывается, обнажая эмоциональную недостаточность, например холодность, в том числе к родителям, высокий порог чувственного восприятия, отсутствие эмпатии, сверхценное и некритичное отношение в своему поведению, недостаточные осмысление ситуации и способность к прогнозу. И здесь мы видим узкий круг интересов, ограниченные знания и понимание окружающего мира. Мотив приобщения к наркотикам — также групповой и нескрываемо гедонистический. Развитие привыкания не отклоняется от обычных закономерностей. Такие больные крайне трудны для лечения, ибо у них извращено понимание взаимоотношений «врач — больной». То же можно сказать еще об одной самозванной «элите» — представителях богемы, шоу-бизнеса и тех, чьи материальные возможности превышают вложение труда и ответственность. Этот новый слой в нашем обществе требует специального психологического, психопатологического и социологического изучения.

Вместе с тем во многих случаях нельзя не обратить внимание на определенную психическую недостаточность родителей. В доказательство можно привести характер эмоциональных отношений. Родители (мать) ничего не могут рассказать о своем ребенке (склонности, привязанности, вкусы, времяпрепровождение); обычные ответы на вопросы врача — «как все», «хороший». Эмоциональная глухота взаимна; дети не знают зачастую характера работы родителей и даже их возраста. Выражено архаическое по своей сути чувство защиты младших, агрессивное, без попытки понять вину, без рассуждения, что бывает наглядным при расследовании многих уголовных дел подростков. Эта родительская защита в свою очередь формирует у детей агрессивное отношение к внешнему миру. Обращает на себя внимание быстрое угасание привязанностей. Как известно, у разных видов млекопитающих длительность связи «мать — дитя» имеет большой разброс; наиболее длительна она у человека. В таких же семьях детей легко отдают на пятидневное содержание в детских садах, оставляют на продленный день в школе, даже если в доме есть старшие. В последующем — интернаты, общежития, ПТУ. Охлаждение родителей обычно опережает привязанность ребенка. Этот временной разрыв содержит психотравмирующий ребенка фактор. В позднем подростковом периоде отчуждение взаимно, часто отношения неприязненные, скандальные, агрессивные, с быстрым уходом из дома.

Наиболее значимыми в структуре описанной выше деви-антной личности нам кажутся не интеллектуальные, а эмоционально-волевые особенности. Эти качества встречаются также у индивидуумов достаточного интеллекта, без види-

444

мых криминальных тенденций, с хорошей социальной адаптацией.

Сочетание эмоциональной уплощенности (холодность, слабость и узость круга привязанностей, поверхностность, недлительность чувств), измененных инстинктивных побуждений, сопряженных с эмоциональностью (гомосексуализм, недостаточное чадолюбие), высокого порога психофизической реактивности (комфортное восприятие сильных, длительных раздражителей) представляет некий особый, не столько психический, сколько биологический тип.

Не менее убедительными должны быть и измененные психофизиологические параметры. Разумеется, высказанное предположение нуждается в более весомых доводах: измененные биохимические, иммунологические характеристики, прочие биологические, антропологические критерии.

В заключение нельзя не сказать о некоторых социальных факторах, которые формируют или способствуют формированию психологических и психопатологических черт личности. Мы привыкли рассматривать те социальные факторы, которые способствуют развитию, воспитанию положительных качеств. Наблюдения последних лет, к сожалению, вызывают тревогу, поскольку особенности нашей социальной жизни могут оказывать пагубное действие на молодежь. Для начала здесь необходимо остановиться не на тех факторах, которые способствуют интеллектуальному развитию, а на тех, которые ему препятствуют.

Простейшим примером являются счетные машинки, предназначенные для обработки массива цифрового материала, которые сейчас используются с первых классов школы. Результатом оказывается неспособность детей к устному счету, удерживанию цифр и оперированию «в уме». Ослаблению, неразвитости памяти служит и практическое исключение из учебных материалов заучивания стихов, правил и т. п., что сейчас принято презрительно называть «зазубриванием». Механическое расширение школьных программ с последующим вынужденным сокращением ввело в педагогический обиход критерий «нужное» (для жизни и профессии) и «ненужное». Педагогика отходит от принципа «учить учиться», от учения как тренировки ума, выработки интеллектуальных навыков, аналогичных мышечным тренировкам и моторным навыкам у спортсменов. Интеллектуальные возможности при нетренированности ослабевают так же, как мышцы у лежачих больных. Разумеется, есть школы учителей-энтузиастов, но здесь мы имеем в виду школы массовые, где ребенок должен обладать высокими интеллектуальными качествами от природы, чтобы преодолеть оглупляющее влияние школьного обучения.

Внешкольные впечатления также снижают интеллектуальные качества детей.

445

Европейский ум воспитан на законах аристотелевой логики: каждое явление имеет причину, начало, развитие и исход. Без специальных усилий, автоматически, опытом поколений человек отмечает этот порядок в окружающем мире. Но сейчас ребенок, подросток погружается в интеллектуальный хаос, глядя на так называемые клипы1 — нечто, не имеющее начала, конца и связей между составляющими его мелькающими картинками. Такое насильственное вмешательство в образование интеллекта приводит к неспособности упорядочивать, систематизировать осмысление. Надо добавить, что в будущем эта неспособность проявится даже и в механическом труде, если принять справедливость утверждения, что «грамотный выроет канаву лучше, чем неграмотный».

Психическое обеднение усиливается олигофазией. Чтение, общение, расширяющие не только запас слов, но и представлений, обозначаемых словами, заменяются зрительными впечатлениями. Любые современные зрелища, адресованные молодежи, удивляют лексической бедностью, вульгаризмами и даже заменой слов междометиями и не свойственными родному языку выкриками. Сопутствующие жизни детей ритмы, как большинство ритмов поп-музыки, создают монотонность электроактивности мозга, не способствующую индивидуальной интеллектуальной деятельности.

Подростковый возраст — годы повышенного интереса к людям, межличностным отношениям. Но стремление понять другого человека, понять, как устанавливаются отношения, выражается симпатия или антипатия, развить в себе способность эмпатии путем собственных проб и ошибок — все это заменяется таким клишированием, как гороскопы, астрологические упражнения, гадания и привороты со 100 % (чтобы не возникло сомнений и размышлений) гарантией.

Дабы не углубляться в критику современных социальных способов воспитания детей и подростков, упомянем еще лишь один уродующий психику фактор. «Бери от жизни все», «уступи соблазну разнообразия», «лови момент», «сейчас и больше никогда», «вся наша жизнь — прикол, давайте веселиться» многократно повторяется в повелительном наклонении на экранах, по радио, на уличных стендах.

Психолингвистическое программирование аморальности противоречит общечеловеческим нравственным ценностям любого общества, любой религиозной конфессии. В России поговорка «однова живем» всегда несла ироничный смысл, а «жить одним днем» — смысл осуждения. Но, учитывая недостаточное нравственное воспитание в семье, отсутствие обще-

1 Clip (англ.) — стрижка, настриг шерсти (овец), глагол — отсекать, нарезать, обрывать, глотать слова.

446

ственно-политического и религиозного воспитания, внушаемость в детстве и пубертате, не следует удивляться уровню психического развития и поведению подростков.

В том возрасте, когда начинается самовоспитание, когда ищут примеры-модели для себя самого, когда выбирают дорогу, ребенок может преодолевать в некоторой степени отрицательное воздействие семьи, полученного неправильного воспитания, но и тут он оказывается подавленным отрицательным социальным воздействием. Какой образец для подражания предлагает ему современное общество? Какие поступки? Современному подростку навязывается выбор «героев» массовой культуры.

Формируется личность интеллектуально неразвитая, эгоистичная, с упрощенными устремлениями и поведением, неспособная противостоять настойчиво предлагаемым соблазнам и непрерывным развлечениям.

Стремление к подражательным действиям (и суждениям), конформизм свойственны 70—80 % взрослых. Такая распространенная черта личности не может быть ни хорошей, ни плохой. Она просто есть, заложена в природу человека. Важно, в чем она проявляется и для какой цели. Благодаря конформизму нас охватывают не только мода на одежду, виды искусства, спорт, профессии, но становится возможным также общественное, социальное бытие человека. Конформизм, подражательность, внушаемость особенно выражены у психически незрелых подростков. При этом авторитетными, как мы уже говорили, для них являются сверстники и существующий сейчас наркотический климат в молодежной субкультуре.

Таким образом, и стремление к удовольствию, и конформизм в молодежной среде — нормальные человеческие свойства — в подростковом периоде с учетом внешнесредовых влияний оказываются патогенными. Они обрекают подростков на приобщение к наркотизации, а общество не использует эти две важные характеристики личности в целях разумного воспитания, формирования здоровых жизненных целей и идеалов. Молодой человек сейчас воспитывается обществом без героя, а при самовоспитании юноши видят перед собой в качестве героя нечто… Здесь мы останавливаем себя, боясь, что необходимая психопатологическая оценка этих фигур — «героев» может перейти в публицистику и морализирование.

12.4. Психопатологические предпосылки

В наркологической литературе очень много публикаций о психической заболеваемости лиц, злоупотребляющих психоактивными веществами. Так, наиболее распространенные показатели психических заболеваний среди наркоманов состав-

447

ляют, по данным одних авторов, 53,1 % (в 4,5 раза выше, чем у незлоупотребляющих), других —61 % [Hall W., Darke S., 1993; Fogel В. S. et al., 1996 —цит. по Караджановой А. С, 2003]. На наш взгляд, эти цифры высоки, если имеются в виду психические расстройства, предшествующие наркотизации, и слишком низки, на взгляд психопатолога, если оценивать психический результативный статус наркомана.

Относительная частота злоупотребления наркотиками и алкоголем среди психически больных сейчас может быть установлена не в наркологической, а в психиатрической клинике, однако таких работ практически очень мало. По данным Л. К. Хохлова (1984), 13,6 % случаев всех психических заболеваний отягощены симптоматической алкоголизацией, т. е. доля более высокая, чем процент злоупотребляющих среди здорового населения. М. Raghed (1985) при анализе сыворотки больных, поступивших на психиатрическое лечение, установил злоупотребление алкоголем в 31,5 % случаев, наркотическими веществами — в 39,5 % случаев. Истинную же встречаемость этих явлений, вероятно, невозможно установить.

Для того чтобы с уверенностью утверждать, какие психические расстройства способствуют злоупотреблению, а какие предотвращают его, какие же — синдромальное следствие самого злоупотребления, необходимо учитывать все случаи злоупотребления среди населения, распределение среди злоупотребляющих случаев психопатологии и соответствие этого распределения психиатрической заболеваемости в целом в населении.

Необходимость сугубо психиатрической оценки госпитализированных больных наркоманией возникает достаточно часто. В наших наблюдениях она составляла 30—35 % случаев. По данным P. Magiera (1986), только 60,6 % мужчин и 33,3 % женщин страдают «чистой» токсикоманией (наркоманией); у оставшихся пациентов психопатия и социопатия составили соответственно 15,2 и 4,2 %, эндогенная сопутствующая психопатология — 24,2 и 62,5 % случаев. Но все эти данные, учитывая эпидемическое распространение наркоманий, все больший охват населения, устарели. Теперь среди наркотизирующихся все больше и больше здоровых. Тем не менее возможную сопутствующую психопатологию иметь в виду необходимо.

У психически больных отличен мотив наркотизации. Ведущими оказываются два. Во-первых, это потребность изменить, улучшить тягостное психическое состояние — выравнивание, подъем до нормы, а не повышение сверх удовлетворяющей нормы, не поиск эйфории, характерный для обычных случаев наркомании. Этот мотив — частый у аффективно неустойчивых психопатов и больных эпилепсией, циркулярным

448

психозом. Во-вторых, это потребность решить некие проблемы не эмоционального, а интеллектуального свойства. Познавательный мотив, особо частый у психопатов истероидного и шизоидного круга, у больных шизофренией совершенно не схож с тем простодушным любопытством, которое характерно для подростка. Подросток испытывает чувствования и наблюдает занимательное зрелище. Психически больной использует опьянение как некий инструмент, метод понимания себя, своих возможностей, окружающего — не среды, а мира и своего места в нем.

Меньшая значимость мотива поиска эйфории для психически больных, чем для здоровых, доказывается распространенностью злоупотребления седативными или психоделическими препаратами со слабым эйфорическим действием. Разумеется, отрицать подкрепляющее действие эйфории нет оснований (хотя это обобщение, полученное на большом числе наблюдений, в отдельном конкретном случае может быть неубедительным — психически больные злоупотребляют и опиатами, и стимуляторами). Помимо мотива наркотизации, выбора предпочитаемого препарата, наркомании у психически больных отличаются также искаженным формированием наркоманиче-ской зависимости и ее течением.

Мы уже писали [Пятницкая И. Н., 1988], что подверженность психопатов злоупотреблению опьяняющими средствами казалась общепризнанной. Основанием для этого утверждения являются якобы высокая частота преморбидно-психопа-тических личностей в массе больных наркоманией, с одной стороны, а также известная аффективная реактивность и аффективная несоразмерность больных психопатией, их малая способность управлять своими побуждениями, влечениями, желаниями — с другой.

У нас нет достаточных данных для отрицания этого традиционного, идущего от первых работ, посвященных психопатиям, взгляда. Однако наш опыт заставляет высказать некоторые сомнения.

Представление о том, что психопаты с их аффективной реактивностью, несоразмерностью, неспособностью управлять своими побуждениями и желаниями должны легко вовлекаться в наркотизацию, выглядит логично. Но нельзя забывать, что психопату в отличие от здорового человека свойственна непосредственная и скорая реализация аффекта — проявление его болезненного состояния исчерпывает его патологию момента. Тем самым у него нет необходимости поиска дополнительных способов снятия напряжения. Само по себе психическое напряжение и у больного, и у здорового — фактор, препятствующий опьянению при приеме наркотических средств (как и алкоголя). То же мы видим при болевом синдроме — анальгетики, седативные средства вызывают не эйфорию, а

29 — И. Н Пятницкая

449

успокоение. Поиск наркотика лишь для успокоения чересчур дорогостоящий и опасный путь, скорее психопат начнет употреблять алкоголь.

Более того, расширение наших знаний о психопатиях позволяет считать, что некоторые их формы, напротив, препятствуют наркотизации.

Так, психопатии астенического круга характеризуются не только слабостью, истощаемостью психических процессов, но и определенной соматоневрологической стигматизацией. Ве-гетососудистая дистония, нарушения сна, пищеварения, частота заболеваемости, в том числе аллергий, сопровождаются озабоченностью своим здоровьем вплоть до ипохондрических фиксаций и неприятием того, что здоровью может повредить. Астенические психопатии, с одной стороны, удерживают от интенсивного группового общения, а с другой — заинтересованность группы в таком сочлене невысока. Для астенических психопатов характерен узкий круг общения, с одним-двумя друзьями, что снижает шансы «знакомства» с наркотиком.

Бесспорно, подвержены наркотизации гипертимные нестабильные личности и эпилептоидные психопаты, что отмечали В. С. Битенский и соавт. (1998). В последнем случае желательны дополнительное неврологическое обследование и объективный медицинский документальный анализ: многие случаи малой мозговой недостаточности, проявившейся с младенчества, в дальнейшем клинически выглядят как генуинные конституциональные психопатии.

Подвержены наркотизации истерические психопаты, но встречаются они среди подростков-наркоманов редко. Чаще наблюдаются истерические реакции (а не истерическая личность, характер), что может считаться свойством возраста, естественным для подростка, попавшего в трудную ситуацию.

Нельзя переоценивать роль психопатии в развитии наркомании и потому, что этот диагноз часто ошибочен. Следовательно, суждения о корреляции того, что названо «психопатией», с чем бы то ни было также может быть неправомерным.

Диагноз психопатии еще чаще ошибочен при наркоманиях. Основанием диагноза психопатии у наркомана не может быть состояние в момент поступления: мы знаем, что этим больным присущи психопатоподобные реакции. Обычно диагноз ставится на основании анамнеза. Но, как и в случаях алкоголизма, форма поведения, реагирования, межличностных отношений у многих пациентов позволяет оценить преморбидное состояние как более тяжелое. Не всегда это верно. Мы редко используем там, где следует, чисто бытовые понятия невоспитанности, несдержанности, приобретенные навыки жестокости, грубости и неуважительности, жажду признания и по-

450

хвал, неспособность преодоления препятствий. Если принять психиатрическую оценку этих черт как проявления эксгото-зивности, истеричности и психастении, то иногда это подводит к гипердиагностике психопатии.

Психопатизация личности как результат при алкоголизме часто не вызывает сомнений; этот клинический аспект проблемы алкоголизма нашел освещение во многих работах и подтвержден фактоми. Однако нельзя исключить, что при сборе анамнестических сведений, зачастую неполных и искаженных, элементы настоящего переносятся в прошлое.

Личностные особенности, уровень психического развития большинства пациентов таковы (форма поведения, реагирования, характер межперсональных отношений), что позволяют, если использовать шкалу не бытовых («не воспитан», «не сдержан»), а психиатрических оценок, утяжелять преморбид-ное состояние. Избыточность психиатрических суждений, их абстрагированность нередко определяют диагноз психопатии там, где есть всего лишь приобретенное хамство и неразвитость чувств, неспособность преодолевать незначительные трудности или постоянное требование комплиментов и поощрений вследствие особенностей отношений в семье.

В связи с последним обстоятельством крайне интересна и значительна работа Ф. В. Кондратьева (1973). Автор показал, как недоучет средовых навыков, «модных» форм поведения, принятых в том или ином кругу, может вести к гипердиагностике в психиатрии. Предметом анализа Ф. В. Кондратьев взял ту форму, где диагноз основывается на изменении качества психической деятельности. При диагностике же психопатии учитываются психические изменения в целом количественные, так как качество, адекватность реакций при психопатии сохраняются. И вопрос решается нередко в плоскости «больше-меньше». При учете того, что психопатические особенности в настоящем наглядны, что в прошлом была малая контролируемость больным своего поведения, вероятность гипердиагностики преморбидной психопатии весьма высока. Гипердиагностика психопатии может быть объяснима быстрым в течение болезни изменением общего рисунка поведения злоупотребляющего, до того как развивается психопатизация — II стадия болезни. Эти ранние изменения также могут быть приняты за преморбидно существовавшие.

То, что психопатия не занимает того места в генезе пьянства, которое ей отводилось в работах 30—40-х годов прошлого века, подтверждается литературными данными последнего времени. Количество преморбидно страдавших психопатией больных алкоголизмом снижается в каждой публикуемой работе.

А. А. Портнов (1987) полагает, что диагноз «психопатия» столь же неинформативен, как и диагноз «психоз». Диагно-

29*

451

стическая расплывчатость, нозологическая условность этой группы патологии хорошо демонстрируются пробой наркотиками. При всей многочисленности форм и, согласно различным систематикам, разнообразии генеза (ядерные, краевые, развития и психопатизации) мотивы обращения к опьянению, ответы на интоксикацию, формы последующего злоупотребления ограничены в своем числе. А. А. Портнов и М. М. Ра-китин (1988) показали, что, помимо условного «камуфлированного» диагноза психопатии, осознанно, с целью облегчения социальной судьбы прикрывающего прочие заболевания эндогенного или эрогенного генеза, катамнез подтверждает присутствие в группе «психопатов» больных иной нозологии. Достоверным диагноз психопатии оказался в 15,9 % случаев. В 42,6 % наблюдений пациенты страдали органическими болезнями центральной нервной системы, в 41,5 % — процессуальными заболеваниями. Эти данные позволяют понять причину различий злоупотребления наркотиками у «психопатов», казалось, однотипных клинических форм.

Как отмечают А. А. Портнов и соавт. (1987), «психопатии» при органическом поражении ЦНС были представлены эксплозивной, истерической, в меньшей степени аффективной и астенической формами. Основанием для постановки диагноза в большинстве случаев служила различной степени выраженности и различная по форме эксплозивность. Когда диагноз не служил камуфляжем основного заболевания, выявлен ясный недоучет анамнестических сведений о наличии раннего энуреза, снохождений, парциальных судорог и даже развернутых эпилептических припадков. Наличие в статусе и истории развития больных таких проявлений, как огрубление эмоциональных реакций, утрата или ослабление возможностей самокоррекции в социальной среде, нарастание эгоцентрических тенденций и, реже, расстройства внимания и памяти, объяснялось не психопатоподобными проявлениями при текущем или резидуальном органическом психосиндроме, а проявлением собственно психопатических конституциональных свойств личности. Сюда относились и те случаи дебильности и алкоголизма, при которых также был поставлен диагноз «психопатия».

Таким образом, признаки органического психосиндрома на ранних этапах его развития и в резидиуме очень часто не распознаются вовсе или неправильно расцениваются как тотальные и стабильные черты патологического характера.

Исследования психопатологии пубертата вынуждают вообще ограничивать диагностику психопатий и тем самым также снижать их роль в приобщении к злоупотреблению. То, что производит впечатление психопатии, у подростка зачастую является нормой его возраста: неуравновешенность, эмоциональные колебания, избыточная реактивность, чрезмерность

452

аффективных реакций. Особая осторожность суждений необходима при отсутствии объективных анамнестических сведений, что, учитывая особенности многих семей, не редкость. В случаях прекращения злоупотребления длительный, до 2— 5 лет, катамнез показывает, что по мере взросления психопатические черты сглаживаются и даже исчезают бесследно. Продолжение злоупотребления усугубляет эти черты, но дифференцировать здесь генуинную психопатию и психопатиза-цию больного наркоманией крайне трудно.

По мнению А. А. Портнова и соавт. (1987), диагноз психопатии ошибочно выставляется при психопатоподобном этапе становления мозгового органического синдрома, нераспознанном алкоголизме, эпилепсии с редкими или ночными припадками, травматической энцефалопатии и малой мозговой недостаточности, ситуационных реакциях у олигофренов, ситуационных реакциях при патологическом пубертатном кризе, затянувшемся пубертате с нарушениями адаптации, психическом инфантилизме с незрелостью эмоциональных реакций. Нередко как психопатия трактуется малопрогреди-ентная шизофрения с явлениями астении, истерии, навязчи-востей, неадекватными аффективными ответами на протяжении нескольких лет, пока не станут наглядными дефицитар-ные или продуктивные симптомы.

«Психопатии» у процессуальных больных представлены шизоидными, аффективными, паранойяльными и в меньшей степени эксплозивными и мозаичными формами. Основанием для соответствующей диагностики служили аутохтонные, а иногда и реактивно спровоцированные аффективные колебания, аутизация, ослабление контактов, падение энергетического потенциала или резкое изменение установок личности, появление грубости и нетерпимости по отношению к родственникам, извращение или потускнение эмоциональных реакций. В этой группе в большинстве случаев признаки снижения уровня личности по эндогенному типу расценивались как тотальные, стабильные и выраженные до степени дезадаптации проявления психопатического характера.

По описанию А. А. Портнова и соавт. (1987), самой малочисленной, неоднородной и сложной явилась группа истинных психопатий. Здесь в анамнезе отмечались невротические реакции, чаще в виде невротических депрессий с демонстративными суицидальными высказываниями и даже действиями, сопровождавшиеся эпитимными тенденциями, соматове-гетативными расстройствами, выраженной жалостью к себе, активным поиском сочувствия у окружающих. Реже обнаруживались затяжные невротические депрессии с ипохондрическими переживаниями и выраженной астенической симптоматикой. В других случаях пациенты в возрасте от 11 до 15 лет проявляли грубость, упрямство, завышенную самооценку,

453

стремление к самоутверждению в микросоциальной среде, де-линквентное поведение. Именно эти пациенты были склонны к бурным аффективным реакциям протеста, вплоть до суицидальных попыток.

Таким образом, «нерасположенность» психопатов определенного типа к наркотизации, субъективная для них неэффективность или непереносимость наркотиков, ошибочная постановка во многих случаях самого диагноза психопатии, служащего маской несоциализированности, бескультурной возрастной манеры поведения, иной психопатологии, дают основание считать проблему взаимосвязи психопатии и наркомании нерешенной.

В наших собственных наблюдениях отмечались два типа психопатии в преморбиде — эпилептоидный и истерический.

Для эпилептоидного типа характерной была склонность к злоупотреблению снотворными и транквилизирующими средствами; в группе наркоманов, злоупотребляющих стимуляторами, этот тип не встречался. По наблюдению и В. С. Битенского и соавт. (1990), эпилептоидного типа подростки «гашиш, психостимуляторы обычно отвергают». При эпилептоидных чертах личности привыкание наступает достаточно быстро. Особенностью наркомании, развившейся у таких больных, оказывается сильное обсессивное влечение, что делает их лечение трудным и длительным. Усугубление личностных особенностей — медлительность в сочетании с аффективными колебаниями в форме отрицательных дисфории, приступов злобы и агрессивности — быстро ведет к социальной декомпенсации. Длительный катамнез в этой группе отсутствует: больные часто совершают преступления и бывают осуждены.

При истерических психопатиях не отмечалось предпочтение какой-либо группы наркотических веществ; выбор соответствовал принятому в компании. Но предпочтение психоделических препаратов, особенно гашиша, а также опиатов имеет место в артистической и художественной среде, что рационализируется как стремление к творческому осмыслению, поиск вдохновения. Эта легенда, идущая от III. Бодлера, до сих пор жива в богемных кругах. Примечательно, что, вопреки этому убеждению, творческая активность падает одной из первых, и художники оказываются способными только к работе в стиле модерн-арт, к темам разрушения естественных форм (дисморфофобические переживания) и мизантропии, отвращения к телу. Больные депрофессионализируются, но удерживаются в прежнем круге достаточно долго — объясняется это, вероятно, хаотичностью, нетребовательностью среды. Оценка скорости развития болезни пациентов с истерическими чертами затруднена тем, что при госпитализации состояние ими аггравируется, объективный анамнез достоверно

454

получить не удается. Наблюдаемая картина всегда красочна и чрезмерна.

Жалобы абстинентного характера длятся и тогда, когда объективные признаки лишения исчезают (мидриаз, сосудистая и мышечная гипертензия и пр.). Больные всегда беспокойные, требуют выписки под разными предлогами. Находясь постоянно в кругу других пациентов, они обязательно нарушают режим — по имеющейся у них интоксикации безошибочно можно узнать о тайном проносе наркотика в отделение. Но это еще не свидетельствует о длящемся влечении, равно как и частые рецидивы в последующем. Эти пациенты госпитализируются чаще, чем психопаты других типов. Трудности в оценке степени зависимости в том, что поведение истерических психопатов в большой мере определяется окружением, а не собственными нуждами. Этим больные напоминают подростков, наркотизация которых также в значительной мере диктуется группой сверстников. Выражение «вечно юный психопат», на наш взгляд, подразумевает именно истерический тип психопатии.

В целом сформированная у психопатов наркоманическая зависимость отличается неудержимостью, высокопрогреди-ентным течением, яркостью психопатологической, в частности аффективной, симптоматики, малой курабельностью и плохим прогнозом.

Психопатам, как эгоцентрикам, свойственны крайние формы поведения, они всегда «в первых рядах». Действительно, ранние (конца XIX в.) публикации содержали указания на высокую долю психопатов среди наркоманов. По мере распространения наркотизации, утраты ею ореола необычности число психопатов — это прослеживается в литературе — неуклонно снижается. В настоящее время их притягивает другая (общественная) активность.

Трактовка депрессий в современной психопатологии чрезмерно широка. Проявлением депрессии считают булимию, анорексию, другие расстройства влечений, дисфории. Однако поводом к наркотизации служат не только подавленное настроение, но и положительные эмоции, не желание расслабиться, а ситуации, требующие выдержки и самоконтроля. Дисфория не эквивалентна депрессии, напротив, депрессия — обычно составляющая, одно из возможных выражений дисфории. Причинную роль депрессий усматривают как в аффективной патологии на фоне развившейся наркомании, так и в преморбидных колебаниях настроения, хотя эмоциональный фон, другие психические функции в норме колеблются обязательно. Особо популярна такая точка зрения в США. Однако группа больных с депрессивной симптоматикой не отличается наглядной частотой злоупотребления. Выход и здесь видят в расширении границ депрессии.

455

Публикуются исследования, в которых указывается на частоту депрессий у подростков и даже детей, в том числе 5-летних. При этом спектр симптомов включает соматические жалобы, снижение энергетического потенциала у 5-летних, а нарушения настроения возникают позже: в сочетании с тревогой, аутоагрессией у 13-летних, с отказом и тревогой у 17-летних подростков; предполагается, что гнев и раздражительность — проявление депрессии у детей; часто депрессию видят у детей с задержкой развития и расстройствами поведения — объединение в один синдром симптоматически различных, как мы видим, регистров невозможно для психиатров, владеющих широким кругом клинических представлений.

При том, что нейромедиаторному сходству наркомании и депрессий, как мы покажем в следующей главе, не следует придавать существенного значения, при том, что границы депрессии и ее выражения чрезмерно расширены, исключать отрицательные чувствования из этиологических предпосылок наркотизации нельзя. У некоторых пациентов (возраста обратного развития, соматических, психически больных) депрессивные переживания оказываются наглядным побудительным мотивом злоупотребления.

Взгляд на наркотизацию как следствие депрессии требует особой оценки. Это мнение распространено в США, его высказывают некоторые европейские специалисты (например, в Италии). Повторяемая также у нас некоторыми лицами, которые заняты лечением больных наркоманией, точка зрения о связи депрессии (неудовлетворенности, отсутствия удовольствия и радости в повседневности) с приобщением к наркотикам нами не разделяется. Если бы это было так, то наркотизация чаще определялась бы у лиц возраста обратного развития, которому свойственны переживания депрессивного, дисфори-ческого регистра. Молодости, как известно, свойствен высокий эмоциональный фон. Даже реактивная депрессия у подростков часто проявляется не привычной депрессивной картиной, которую мы видим у взрослых, а напряженным негативизмом, раздражительностью, драчливостью, делинквентно-стью (А. А. Портнов). И наконец, если бы наркомания была следствием депрессии, то злоупотребление оставалось индивидуальной проблемой, не выходящей за границы психической заболеваемости в популяции, и не стало бы массовым, социальным явлением.

Из сказанного не следует, что невозможна наркотизация депрессивных больных как частного случая злоупотребления (отнюдь не массового, свойственного большинству). Но здесь мы должны вспомнить особый эффект, в частности, опиатов, известный психиатрам, которые лечили циркулярный психоз. И в маниакальной, и в депрессивной фазах опиаты не действуют на больных эйфоризирующе. Точно так же, кстати, без

456

эйфории действуют опиаты при болевом синдроме. Во всех этих случаях наркотик снимает остроту симптоматики, дает чувство удовлетворения и состояние успокоения, но не больше. Эйфорические ощущения возникают только тогда, когда наркотик продолжают назначать по миновании болезненного состояния (в том числе на фоне угасшей боли). Поскольку депрессивная фаза циркулярного психоза —* затяжное состояние, опыт психиатрии в допсихолептическую (донейролептиче-скую) эпоху свидетельствовал: циркулярные больные регулярно принимали в течение многих недель препараты опия, но не становились наркоманами.

Шизоидная психопатия и шизофрения (как латентная, так и манифестировавшая) достаточно часто оказываются психопатологическим фоном наркотизации и наркомании. Мотив тяготения этих больных к опьянению — познавательный. Потребность в облегчении контактов с другими людьми в качестве мотива наркотизации, отмечаемого некоторыми авторами у этих больных, на наш взгляд, не выражена. Здесь часто присутствует одиночная наркотизация. Потребность в общении субъективно незначительна; желание общаться скорее наблюдается у лиц невротического типа, психопатов, при различных состояниях органической недостаточности ЦНС.

В литературе отмечено [Schneider F., Siris S., 1987], что больные шизофренией по сравнению с другими психически больными и здоровыми чаще используют амфетамины, кокаин, каннабис, галлюциногены, ингалянты, кофеин и табак; употребление алкоголя, опиатов и гипноседативных незначительно. Со своей стороны, соглашаясь с последним замечанием, мы не может подтвердить склонность больных шизофренией к стимуляторам — возможно, эта склонность нарастает с длительностью процессуальных расстройств. По нашим наблюдениям, не только у больных шизофренией, но и у шизоидных психопатов предпочитаемые препараты — психоделические (гашиш, циклодол, летучие наркотически действующие вещества). Более ценными, нежели телесные ощущения, оказываются переживания дереализации и в некоторых случаях деперсонализации, сенестопатии. У этих больных нередко и в опьянении седативными препаратами возникают переживания, как в опьянении психоделическими средствами.

В связи с этим представляется необходимой переоценка утверждений о том, что гашиш и ЛСД провоцируют шизофрению и шизоформные психозы у здоровых, и обсуждение проблемы выбора наркотика с теми или иными психотропными качествами, определенными категориями больных.

Существование эндогенного расстройства искажает развитие наркоманической зависимости. Толерантность увеличивается, но отличается колебаниями большого размаха: пациент может долгое время довольствоваться индивидуально малой

457

дозой, не испытывая лишения. Более того, злоупотребление остается нерегулярным, с неупорядоченными интервалами. Обсессивное влечение не занимает значительного места в психической жизни, но потребность в наркотике для психического комфорта обычно спонтанно декларируется больными. Синдром физической зависимости проявляется слабо. Так же как при алкоголизации, у этих больных незначительна и неполна наркоманическая симптоматика. Трудно оценить и компульсивное влечение, поскольку у пациентов сфера влечений искажается по многим параметрам (особые, нередко неаппетитные диеты, дромомания, сексуальные перверзии, суициды и пр.). Иногда после длительной, свыше 2—3 лет, хотя и нерегулярной, но постоянной наркотизации у госпитализированного пациента абстинентный синдром не обнаруживается. Характерно быстрое появление психотических расстройств.

Возникающие острые психозы, как и у психически здоровых лиц, приурочены в зависимости от вида наркотика к периоду интоксикаций или лишения. Однако возможно развитие психоза в нарушение правил. Так, при злоупотреблении седативными препаратами характерен абстинентный психоз, однако возникает психоз и в интоксикации; при злоупотреблении стимуляторами скорее развивается интоксикационный психоз, но он возникает и на 2—3-й сутки воздержания. Психоз — будь то интоксикационный или абстинентный — всегда длителен и атипичен.

В клиническую картину включена эндогенная симптоматика (гебефренная, кататоническая, усложненный бред воздействия, психические автоматизмы). Послабление и обострения не совпадают с циркадными ритмами. Выход из психоза затяжной, с резидуальной, без должной критики продуктивной патологией. На выходе более отчетливо заметны и качественные нарушения мышления (шперрунги, дискор-дантность, резонерство), малозаметные после становления ремиссии.

В рассказе близких на первый план выступают расстройства поведения, эмоциональная неадекватность, десоциализация больного. Расстройства поведения, связанные с состоянием опьянения, проявляются нелепыми поступками. Эмоциональная неадекватность — отчуждением, незаинтересованностью, своеобразными сексуальными тенденциями, иногда — неожиданным браком. Внешний вид, как правило, санитарно запущенный. Аутизм, вялость, энергетическое снижение родственниками оцениваются как «депрессия». Больные очень быстро, вне соответствия с выражением наркоманической зависимости, прекращают учиться и работать. Они часто оказываются жертвами психически здоровых наркоманов. Их приспосабливают для пересылки и хранения наркотиков, в квартире уст-

458

раивается притон. В некоторых случаях студенты химических институтов являлись производителями наркотических препаратов. При том, что они наркотизировались сами, на первый план в их интересах выступала увлеченность технологическим процессом, химическими превращениями; они обнаруживали незаурядные фармакологические знания.

Как и все процессуальные больные, они были совершенно открыты в рассказах о своей наркоманической практике. И эти, и другие сходные наблюдения подтверждают незначительность, малую интенсивность влечения к наркотику у больных шизофренией. Кроме того, такие больные способны не только внезапно самостоятельно прекратить наркотизацию, но часто у них отмечается хорошая и длительная терапевтическая ремиссия.

У больных шизофренией быстро возникает негативная симптоматика, дефект — дезорганизованность мышления с дискордантностью, шперрунгами, паралогией, неологизмами. J. Negrete и соавт. (1986) считают, что шизофрения утяжеляется интоксикацией каннабисом: возникают обострения в форме токсического психоза с эндогенной симптоматикой. Мы наблюдали другой тип течения: без экзацербаций, но высоко-прогредиентный с быстрым дефектом. Этот тип течения шизофрении возникал не только при гашишной интоксикации, но и вследствие злоупотребления другими психоделическими средствами.

Госпитализации таких больных становятся частыми и длительными, основное заболевание переходит в хроническую форму, наркотизация утрачивает актуальность. В последующем пациенты лечатся в психиатрических отделениях и наблюдаются у психиатров. Таким образом, если злоупотребление алкоголем смягчает, а иногда и снимает продуктивную симптоматику, отодвигает во времени дефект, то употребление наркотиков, особенно психоделических, также купируя продуктивную симптоматику, наступление шизофренического процесса ускоряет.

Злоупотребление алкоголем или наркотическими средствами у больных шизофренией имеет и другие отличия. При злоупотреблении алкоголем безразличен вид напитка, возможно чередование спиртных напитков и наркотических средств; пьянство, как правило, одиночное. Это случаи, при которых значимы не столько поиск особого состояния, сколько аути-стическая тенденция [Пятницкая И. Н., 1988]. Злоупотребление алкоголем смягчает процессуальную симптоматику, и диагноз оказывается сложным. При злоупотреблении наркотиками предпочитаемый препарат вполне определен, наркотизация может долго продолжаться в компании. Правда, последнее — артефакт. Больной не нуждается в сопереживаниях. Не он держится в компании, а компания удерживает его, по-

459

скольку наркоманы образуют более стойкие и постоянные группы, чем алкоголики. Группа обычно чувствует особенности больного, так как при совместной наркотизации наглядна неадекватность опьянения, подтрунивает над ним, другими способами выражает неуважение, использует в опасных или двусмысленных ситуациях, в крайних случаях его, а не других «подставляет» милиции и пр. Если аутистические тенденции при злоупотреблении наркотиками оценить трудно, то потребность в особом состоянии, что было нечетким при алкоголизации, здесь очень наглядна. Можно предполагать, что при шизофрении с разными формами и течением болезни пациенты предпочитают или спиртное, или наркотически действующие вещества.

По существу сугубо индивидуальный, а не групповой мотив наркотизации мы видим лишь в этом варианте психического расстройства — при шизоидной психопатии или шизофрении.

Это заболевание нельзя оценивать как предпосылку наркомании. Нарушения мотивационной и коммуникативной деятельности, негативизм, сопротивляющийся побуждениям извне, эмоциональное своеобразие, недостаток душевного контакта — все это препятствует стороннему влиянию, вовлечению в группу. Даже если подросток производит впечатление «доступного» за счет возможной пассивной подчиняемости, то та или иная степень аутизма, отсутствие эмпатии сводят на нет групповые связи. Такой подросток всегда индивидуален в своих побуждениях, и обращение его к наркотику избыточно рассудительно, рационально. Хотя распространенность злоупотребления захватывает заболевающих и больных шизофренией подростков, наркотизация здесь наблюдается редко и развивается особым образом: маскирует основное заболевание и препятствует своевременной диагностике и необходимому психиатрическому лечению.

Частота сочетания наркомании и шизофрении нередко не прослеживается. В США, например, используется определение «шизоидное личностное расстройство: сниженная способность присоединяться к компаниям, избегание привязанностей, недостаточность социальных навыков, общая гиперчувствительность, отсутствие сочувствия, ограниченная аффективная экспрессия, самопоглощенность и плохая переносимость социальной обстановки». Нельзя не признать, что эти характеристики могут быть выявлены и у злоупотребляющих одурманивающими средствами больных шизофренией, и у больных наркоманией, шизофренией не страдающих. И в том, и в другом случае наблюдается энергетическое опустошение. Однако быстрое наступление специфических симптомов схизиса и эмоционального опустошения упрощает диагностику.

460

Затрудняет диагноз шизофрении участие в субкультураль-ных молодежных группах, норма поведения в которых зачастую негативистична и перверзна, что отмечал Ф. В. Кондратьев. Помимо направленности на близлежащие во времени и пространстве цели, неспособности к прогнозу, видению перспективы, отсутствия продуктивной, созидательной деятельности, неприятия общественной жизни, отсутствия интересов, выходящих за границу быта и моды, ряд черт в поведении психопатологичен. Это экстравагантность облика (бритоголовость, раскраска «наоборот»), атрибуты противоположного пола (панки), богоискательство и мировоззренческие незрелые суждения, сходные с философической интоксикацией, увлечения, иногда сближающиеся с деперсонализацией (кришнаиты), частая оборванность и санитарная запущенность, отсутствие потребности в личных контактах (анонимность или псевдонимы, клички, «тусовки», промискуитет).

Во всех субкультуральных группах значительна доля психически неблагополучных и психически больных лиц, поэтому участие в группе отнюдь не освобождает от необходимости диагностики под предлогом «у них такая мода». Напротив, именно «такая мода», участие в подобных группах делают необходимой психопатологическую оценку.

Потребность в дифференциальной диагностике, выявлении случаев шизофрении у больных наркологической клиники высока. Нет оснований отрицать, что и симптоматическая наркотизация распространена среди психически больных в большей степени, чем в здоровой популяции.

Наркология своими корнями уходит в психиатрию, но по мере отделения и приобретения самостоятельности она значительно отдалилась от нее.

Попытки        подменить        психиатрию        психологии

результативны лишь в части случаев при решении сугубо практических, лечебных задач, но и эти случаи не углубляют наше понимание психики тех, кто предрасположен к злоупотреблениям. Между тем социальная значимость психиатрии возрастает и границы ее расширяются.

По мнению К. Шнайдера, даже такое клиническое состояние, как психопатия, является «формой психического бытия», т. е. по существу нормой психики, хотя и редкой, находящейся «на хвосте» гауссовой кривой, а не на ее вершине. П. Б. Ганнушкин писал о «конституционально глупых», т. е. он и некоторую степень олигофрении также не считал болезненным состоянием.

В связи с этим закономерна постановка вопроса о диагнозе дебильности. Признанные диагностические критерии слабости умственной деятельности (невладение абстрактными понятиями и т. д.) опытными детскими психиатрами не призна-

461

ются абсолютными. Для определения случая всегда привлекают дополнительные понятия, и не медицинские, а социальные, поэтому мы видим такие диагнозы, как «педагогическая запущенность», «социальная депривация» и др. На наш взгляд, это совершенно разумная оценка пограничных состояний. Является ли дебильность отражением состояния мозга или результатом несоответствия воспитания, образования все возрастающим требованиям общества?

Дебильность, неврозы, психопатии проявляются различно в зависимости от социальных требований, и в определенных условиях необходимость в психиатрической диагностике не возникает.

В донаучную, доиндустриальную эпоху интеллектуальные возможности не востребовались обществом так, как сейчас; достаточно было хорошо сражаться, скакать на лошади, играть на лютне и т. д., чтобы высоко оцениваться окружающими.

В период социальных катаклизмов психопаты и даже психически больные признавались выдающимися личностями, и только ретроспективно психиатры — любители истории выносят свои суждения. А. Кронфельд, в свое время проводивший психиатрическую экспертизу А. Шикльгруберу, сказал: «В хорошие времена мы ставим им диагноз (А. Шикльгруберу диагноз — истерическая психопатия), в плохие — они повелевают нами».

Наше время предъявляет повышенные требования к качеству психики, поэтому частота психиатрических диагнозов возрастает: выявляются, фиксируются те случаи, которые при меньшей требовательности жизни прошли бы незамеченными.

Материал этой главы свидетельствует о том, что пока мы можем выявлять не более чем предпосылки к заболеванию, условия, при которых наркомания возникает чаще. Предпосылки включают социальную, биологическую и психическую составляющие; весомость и содержание каждой неравнозначны. Не всегда наблюдается тождество составляющих — повторяемость одних и тех же характеристик. Согласно И. В. Давыдовскому, этиология — учение о связях, и связи должны обладать свойствами закона, повторяемостью (воспроизводимостью в точных науках). Возникновение и невозникновение болезни в одинаковых условиях при сходстве личностных черт означают существование или отсутствие некоего скрытого от нас решающего этиологического фактора, пускового в отношении болезни. Нельзя исключить, что для начала действия этого фактора нужны определенные биологические условия, в

462

том числе генетические. Пока наши знания описательны и суждения неубедительны. Только предположительно, наблюдая явления на макроуровне, мы можем говорить о том, чем оно обеспечивается на микроуровне. Необходимы базисные исследования этиологии наркоманической зависимости. Некоторые выводы можно получить методом временного ретроспективного анализа патогенетических находок: что могло им предшествовать? Но для этого необходимы и базисные общебиологические знания, более полные, чем сегодняшние. Более простой способ — лонгитудинальные исследования социальных, биологических и психических характеристик в их динамике, с началом в детском возрасте.

Этот вид исследования наиболее простой методологически, однако он требует чрезвычайных материально-технических затрат.

 

Отзывы наших выпускников
  • отзыв о реабилитационном центре Ненорма в Москве Лера Прошла лечение по данной программе. До этого были безуспешные попытки лечения другими методами. Уже 1.5 года живу трезвой жизнью. Безумно благодарна, что меня вытащили из этого ада
  • отзыв о реабилитационном центре Ненорма в Москве Артем Срок моего пребывания в РЦ был 4 с половиной месяца. Там было комфортно: отличные условия проживания, вкусное 4-х разовое питание, работа с литературой, которая позволяет раскрыть мораль, и изучение материалов, помогающих понять всю природу наркомании и снять с наркомана "розовые очки". Все что я там прочитала, услышала и поняла - полностью изменило мое мышление!
  • отзыв о реабилитационном центре Ненорма в Москве Валерий Этот метод и реабилитационный центр в Москве спасли мне жизнь. Я 15 лет употреблял различные наркотики и алкоголь, делал много попыток лечения, которые мне не помогали. Здесь я столкнулся с абсолютно научным подходом и мне очень профессионально помогли. Замечательный дом, квалифицированный персонал и самое главное, наконец то стабильный результат. Спасибо!

Остались вопросы?

Позвоните или оставьте заявку на звонок.
Мы с вами свяжемся и все расскажем

*При необходимости все анонимно


Не знаешь,чем заняться после лечения?Не уверен в будущем?

Франшиза

Начав новую жизнь у вас есть возможность не только войти в мир здоровых людей, но и открыть собственный бизнес, действительно полезный обществу

Мы предлагаем вам не только пройти курс обучения бизнес-навыкам по окончанию лечения, но и присоединиться к идее распространения по-настоящему работающего метода лечения от зависимостей с пользой для себя и других людей

Мастер-франшиза поможет развить сеть РЦ

Узнать подробнее